Вадим Кучеренко - Пусть плачут мужчины

Мария уходит. Воробьев садится на диван. Плахов ходит по комнате.

Воробьев. Что произошло, Матвей? Мария узнала о твоей любовной интрижке?

Плахов. И вы мне не верите, Павел Васильевич!

Воробьев. Главное, чтобы жена тебе верила. Ты уж поверь моему опыту старого семьянина.

Плахов. Мария просто ревнует, без всякого повода. Но самое худшее не в этом.

Воробьев. А в чем?

Плахов. В том, что у нее, оказывается, имеются собственные взгляды на жизнь, отличные от моих.

Воробьев. Как же это так, Матвей?

Плахов. В наше время каждый может исповедовать свою религию.

Воробьев. В наше время было иначе.

Плахов. Современные супруги из-за этого не ссорятся.

Воробьев. Понял… Нет, подожди, ничего не понял. Из-за чего же вы тогда ссорились?

Плахов. (Подает ему газету). Вот из-за этого.

Воробьев. Если ты думаешь, что я способен поверить тем нелепостям, что пишут в газетах, то ты ошибаешься.

Плахов. Павел Васильевич, если вы даже усомнитесь в собственных глазах и предпочтете отнести прочитанное на счет игры воображения, или гипноза, или таинственных атмосферных явлений, то и это ничего не изменит. Читайте, вот здесь!

Воробьев. Если ты так настойчив, значит, у тебя уже родилась идея.

Плахов. Вы правы.

Воробьев. Поделись секретом, где в твоем теле помещается инкубатор идей – в мозгах, сердце или печени? Я тоже попробую развить в себе этот орган.

Плахов. Никогда не задумывался над этим.

Воробьев. Для тебя главное – осчастливить новорожденной идеей этот мир. Я понимаю.

Плахов. А что в этом плохого?

Воробьев. Да уж очень твои идеи грандиозны. От них за версту веет сенсацией.

Плахов. Вас это пугает?

Воробьев. Сенсация, Матвей, это палка о двух концах. От нее резко подскакивает не только тираж газеты, но и артериальное давление редактора.

Плахов. Шутки в сторону, Павел Васильевич.

Воробьев. По-моему глубокому убеждению, ты опоздал родиться лет этак на пару тысяч. Я это понял сразу, когда ты только пришел ко мне в газету. Зеленый еще совсем был, а все такой же… Неукротимый!

Плахов. Есть такой грех.

Воробьев. Признайся, что в современном городе с его узкими улочками, домами-муравейниками и мелкими человеческими страстями тебе несколько неуютно. Ведь так?

Плахов. Признаюсь. Поэтому я предпочитаю быть там, где крышей мне служит небо, а четыре стены заменяют леса, поля, горы и реки… Вот только Мария к этому никак не может привыкнуть.

Воробьев. Все дело в том, что у тебя мягкое, как воск, имя Матвей. Оно располагает к уюту. Тебе больше подошло бы звенящее сталью Гай, Марк или любое другое из той же славной древнеримской когорты. Я так и вижу, как ты заявляешь: «Дикси!» – «Я сказал!», а воздух содрогается от восторженных криков бряцающих мечами центурий.

Плахов. К сожалению, когда меня нарекали Матвеем, родители этого не учли. Теперь уже поздно что-либо менять. Читайте!

Воробьев. (Читает вслух). «…чемпион мира среди профессионалов в полутяжелом весе россиянин Виктор Балуев». Ну, и что?

Плахов. Вам знакомо учение Ницше о воле к власти? Или само это имя вызывает в вас трепет?

Воробьев. С некоторых пор во мне не вызывает трепет ничье имя.

Плахов. Тем лучше. Так вот, согласно этому учению, в человеке изначально сильно желание превосходства над другими людьми. Оно преобладает над всеми остальными желаниями.

Воробьев. Мне кажется, весьма спорное утверждение.

Плахов. Это не утверждение, это закон природы. Как заявил старик Дарвин, извечная борьба за существование.

Воробьев. По-твоему, Ницше берет начало из Дарвина? Но ведь, насколько мне известно, сам Ницше отрицал дарвиновскую теорию естественного отбора. По его мнению, естественный отбор в природе и обществе способствует не лучшим, а наихудшим. Стадо, как он называл человеческий род, умеет лучше приспосабливаться и побеждает хитростью и числом, а не умом и силой.

Плахов. Это все слова. Если я вам скажу, что я президент России, вы мне поверите?

Воробьев. Пожалуй, нет.

Плахов. Потому что у вас есть достаточно фактов, опровергающих это заявление. То же самое и с Ницше. Что такое, по-вашему, его концепция сверхчеловека и мораль «падающего – толкни», как не перенесение на общество дарвиновской теории эволюции в природе?

Воробьев. Иными словами, ты хочешь сказать, что человек стремится быть первым, едва появившись на свет, уже в колыбели?

Плахов. Вот именно. Как кукушонок в гнезде.

Воробьев. Но зачем младенцу желать этого?