Роман Солнцев - Повести и рассказы

АЛЕКСАНДР. Нет. (Трудно говорит.) Там… хорошо.

ЛЕНА. Манной кашей кормили, да?

АЛЕКСНАДР(помедлив, с трудом, шепотом). Они… слушают.

ЛЕНА. Кто?!

АЛЕКСАНДР (открыл глаза). Они.

ЛЕНА. Кто?! Здесь больше никого нет! Сашенька, о чем вы?! Это кончилось! Навсегда!

АЛЕКСАНДР. Это никогда не кончится.

ЛЕНА. Да что вы такое говорите?! Вон… совсем другой флаг… На улицах митинги… свобода…

АЛЕКСАНДР. Все равно…

ЛЕНА. Господи!.. Да неужели это он?! (Громко.) Спите! Спите!

Александр засыпает.

(Громко.) Проснитесь! Проснитесь же!

Он стонет, открывает глаза.

Помните? «Уступают ей путь старички. А она и зевнет понарошке. Как пилотки, огромны зрачки этой старой партийной кошки!» Про пенсионерку-чекистку! Забыли? Или это: «Столкнутся страшно самолеты в небесах, но нам друг друга не найти и в чистом поле…»

АЛЕКСАНДР. Плохо.

ЛЕНА. Что плохо?!

АЛЕКСАНДР. Плохо.

ЛЕНА. Стихи плохие?!

АЛЕКСАНДР. Да.

ЛЕНА. Да что вы понимаете?!

АЛЕКСАНДР. Слова. (Пауза.) Не трогайте меня.

ЛЕНА. И не собираюсь! Спать!..

Александр закрывает глаза.

(Плачет.) Господи! Да что же это?! Так же не может быть! (Вскочила, бегает, ломая руки.) Кто это такой?.. Где его счастливые прыгающие глаза? Походка, похожая на полет? Жаркий сорванный голос? Гений? Неужто все может исчезать? Уходит, как уходит жизнь? Но что же тогда остается? Оболочка?.. Рыжий мешок с волосами?..

Входит ТАНЯ. Она без грима, радостно улыбается.

ТАНЯ. Меня мои джентльмены потеряли… Как твой Пушкин?

ЛЕНА(плачет). Можешь забирать… это не он… это… это не он!

ТАНЯ. Ах, она не такого любила. Ах, не такого ждала. Ах, она бы в могилу с кем-то получше легла! Ну, давай сдадим обратно. У меня есть все необходимые телефоны.

За столом сидят, ужинают при свечах ТАНЯ и АЛЕКСАНДР. Он одет в чистую рубашку, на нем чужие джинсы, штиблеты. Если не знать предыдущей истории, может показаться вполне здоровым, разве что молчаливым человеком.

ТАНЯ. Ешь мясо. Тебе поправляться надо. Жаль, у Леночки голова болит. Пусть пока поспит у меня… Травку ешь. Вот красное вино, полезно. (Чокается.) Твое здоровье!

АЛЕКСАНДР. Мне вино нельзя.

ТАНЯ. Закодирован? Я тебя разом раскодирую.

АЛЕКСАНДР. Правда?

ТАНЯ(осенила его крестным знамением). Пей. Это кровь Христова.

АЛЕКСАНДР. Не надо так. Я боюсь сорваться. Но главное _ не это. Зря вы со мной мучаетесь. Ведь Пахомов — не я, а тот, маленький…

ТАНЯ. Валера?! Санитар из психушки?

АЛЕКСАНДР. Он такой же Валера, как я Александр Македонский. Валера — я.

ТАНЯ. Брось мозги пудрить! А паспорт?

АЛЕКСАНДР. Только фотокарточка моя. Он привык к психушке… говорит, поживи за меня на воле. Хочешь — есть хорошая девчонка… она тебя боготворить будет. А я всю жизнь среди жуликов и сумасшедших… сдуру согласился. А сейчас?.. Не могу обманывать ее. Милый человечек.

ТАНЯ. Но послушай! Ты же откликался на «Сашку»???

АЛЕКСАНДР. Не был я таким уж невменяемым, как вам казалось.

ТАНЯ. И когда мы тебя мыли?!

Александр смущенно опустил голову.

Вот паразит!

АЛЕКСАНДР. Простите… Может, за последние десять-двадцать лет впервые трогали мое поганое тело чистые нежные руки. Это выше любой любовной ночи. Спасибо вам. И простите. Побегу прочь в ночь.

ТАНЯ. «Прочь в ночь». И ты никакой не поэт?

АЛЕКСАНДР. Да конечно! Просто мы от Саши нахватались всяких рифм… шуток… Он славный, вы его видели.

ТАНЯ. Но как же поэт может остаться добровольно жить в психушке, да еще в роли санитара?! Все равно что вышибала, истязатель. Зачем?!

АЛЕКСАНДР. Вы не знаете, там много умных и несчастных… может быть, гениев. Наверно, помогать им остался. У нас ведь до сих пор в дурдомах еще при Брежневе посаженные сидят… и при Горбаче… Скажите ей, а я пока переоденусь и уйду. Моя одежда высохла, поглажена. Еще раз спасибо.

ТАНЯ. Но какой же он безвольный… с таким подонком дружит.

АЛЕКСАНДР. Может, хочет перевоспитать…

ТАНЯ. Этого амбала?! Он же убийца! Посмотрите на его лицо!

АЛЕКСАНДР. Видите, Дима тоже бывший больной… Вообще, вокруг психбольниц обслуживающий персонал малость с приветом… И вокруг Тинской в Красноярском крае, вся деревня… и вокруг института Сербского в Москве… У него, у этого Димы, отец из ружья стрелял… то ли в секретаря обкома, то ли еще в кого… Замели. А Димку травят. Он еще в пионерах был. Ну, сбежал из дому… палил спичками сено у железной дороги… а где-то под Тюменью целое озеро нефти поджег. Парня взяли — и, к счастью, признали невменяемым. Здорово поэта изображал… народности шый-шый.