Роман Солнцев: Повести и рассказы

Мы уже шли сквозь толпу на территории базара, как я вдруг увидел Нину Журкину из своего класса. В ситцевом платьишке ниже колен, с красными крупными стекляшками на шее, в сандалиях, она стояла, озираясь.

— Привет! — поздоровался я. — Ты чего тут?

— А маму жду, — морща нос, ответила Нина. — Приказала тут стоять.

— Слушай! — заволновался я. — А ты умеешь стрелять? Пойдем, я тебе покажу в тире, как надо стрелять…

И чего мне взбрело в голову звать девушку в тир?! Она мне, конечно, нравилась, да только интересно ли ей?

— Это рядом!

Она внимательно посмотрела на меня, улыбнулась. Улыбнулся и дядя Саша.

— Правильно! — сказал он. — Пусть покажет. Он отличный стрелок.

Мы снова зашли в тир. Хозяин тира невольно нахмурился, а потом показал все зубы: мол, рад. Он долго шарил в ящике стола, пока не выгреб пульки и не подал их мне. Я купил ровно пять штук.

Подражая дядя Саше, под его пристальным тигриным взглядом, я приложился к ружью, взял чуть правее, как он учил, и выстрелил.

Мимо!

— Спокойно. Бывает, — поощрил дядя Саша. — Первый раз и у меня не получилось.

Я постарался унять дыхание, прицелился… и снова промазал. Волк как смотрел на меня синими глазами, так и остался смотреть.

Нина хихикнула.

Я ничего не понимал. Я взял чуть левее. Промазал.

Взял чуть правее. Мимо.

— Ну-у, ты мазила!.. — засмеялась Нина, доставая из кармашка конфету и начиная ее сосать.

— Сейчас!.. — прошипел я и прицелился в утку. Она большая, желтая, мишень нарисована четко.

Но и пятая пулька ушла в сторону. Звонко щелкнула об стену.

Я стоял, пристыженный своей неудачей.

— Ну-ка мне, — протянул руку дядя Саша. — Дай-ка штук пять.

Продавец протянул руку в другой ящик стола, но дядя Саша крикнул:

— Из этого!..

— Тут больше нет!.. — пробормотал «тирщик».

— Давай-давай!.. Или сам зайду возьму!

Не глядя в глаза, хозяин тира протянул ему пульку. Дядя Саша внимательно осмотрел ее, а затем показал мне и Нине, близко поднеся к нашим глазам.

— Видите?

— Что? — не понял я. Я ничего не заметил.

— Они надрезаны сбоку… поэтому летят не прямо. Свинец мягкий.

Продавец страшно испугался, он покраснел, как помидор, он завопил:

— Это мой сын баловался… я убью его… я вам другие сейчас дам.

— Сын, говоришь? — скрежетнул зубами дядя Саша. — Н-ну, хорошо.

Поверим, что сын. Давай ему пять штук.

Хозяин тира суетливо подал мне пять свинцовых пулек.

Я, став почему-то абсолютно спокойным, разламывая ружье и заряжая, вогнал раз за разом все пять в мишени. С визгом переворачивались звери и птицы на осях. Нина зааплодировала:

— Молоток! — и протянула мне конфетку в красивой обертке. Потом подала и дяде Саше. — Вы настоящие защитники Родины.

Я забыл сказать, что ее мать — учительница…

Дядя Саша мне подмигнул, и мы заторопились к ярмарке…

Мой дядя мрачнел день ото дня. Он был беспокойный, заметил на крыше кривую доску (наверное, дождь подтекает в щель), отстругал новую, залез, заменил, потом с яростью переколол все недавно привезенные дрова во дворе. Я, конечно, ему помогал, но разрубать свилеватые, у самого комля отпиленные чурки не умел, а он сильней меня, хрясть да хрясть, а если не получается, — клин вгонит, да и кувалдой сверху…

Утром он брился, торопясь, но все же аккуратно обходя усики опасной бритвой. Потом и я сбривал свои, — чтобы еще лучше росли.

Но про усы дядя Саша ничего более не говорил. Он угрюмо уходил на берег реки и одиноко сидел там на бревешке, куря «Север», папиросу за папиросой. Здесь прошло его детство.

То ли он глядел на наш деревянный, шаткий мост, по которому лошади тянули арбы, косясь на воду, то ли взгляд его бродил по дальним синим сосновым борам, что выступали над горизонтом, как грозовые тучи. А может, вспоминал Великую Отечественную войну, откуда чудом вернулся целым. «Меня и дождь не заденет, я быстро между струями бегу!» — усмехался он, когда спрашивали, не ранен ли. У моего-то отца контузия и две ямки от осколков в левой ноге…

Мешать дядя Саше я не решался. Бродил в стороне, как стреноженный жеребчик, и думал о том, как женюсь когда-нибудь на Нине Журкиной, а может, и на Насте Аксеновой, — та еще красивее, но уж очень гордая.

Тетя Альфия целыми днями с моей мамой перешивала взрослые платья для моих сестер. К вечеру они вновь стряпали перед пылающей печкой, и если дядя Саша задерживался, тетя приходила к нему на берег, несла ему — заодно и мне — горячий пирожок, обернутый в кусок районной газеты.