Иван Стаднюк - Сердце помнит. Плевелы зла. Ключи от неба. Горький хлеб истины. Рассказы, статьи

В тот период, когда попал мне в руки журнал, я состоял в группе консультантов 12-томного издания «Истории второй мировой войны». Маршал же Гречко возглавлял Главную редакционную комиссию этого многотомника. И разумеется, я не замедлил воспользоваться столь близким и надежным источником информации. На свой несложный вопрос вскоре получил разъяснение:

«Маршал Тимошенко и сопровождавшие его военные 30 июня 1941 г. ехали в Смоленск поездом…»

Итак, глава у меня родилась. Опираясь на уже накопившиеся в моей памяти и моих ощущениях черты человеческой натуры Тимошенко, я попытался в силу своих возможностей вторгнуться во внутренний мир полководца и как бы заново, его взглядом, мыслью и чувствами охватить все то, что произошло с нашими войсками на Западном фронте после начала вражеского вторжения. Жанровая сторона главы развертывалась на фоне салон-вагона — мне приходилось бывать в таких вагонах уже после войны.

Не без тревоги и сомнений послал рукопись главы маршалу Гречко. Вскоре мне ее вернули с пометками на полях, в тексте и с общим одобрением. Однако, к моему изумлению, весь «салон-вагонный антураж» был вычеркнут, а сбоку страницы рукой маршала написано: «В Смоленск мы летели на самолете Ли-2 в сопровождении четырех истребителей».

Ну что ж, подумал я, изменила память Андрею Антоновичу. Главу пришлось переделывать, вписывая ее содержание в новое «обрамление» с иными деталями, учитывая и то, что человек чувствует себя и мыслит не совсем одинаково в поезде и в самолете.

В конечном счете я был счастлив, ибо в романе «Война» появилась еще одна, почти документальная глава, достоверность которой засвидетельствовал один из ее персонажей.

Но человеческая память действительно не всегда является надежным инструментом. Наслоения событий многих лет нередко делают в ней «смещения». Одно обстоятельство порой заслоняется другим или совмещается, рождая в памяти нечто обобщающее.

Вскоре после выхода в свет книги я получил письмо от бывшего адъютанта маршала Тимошенко — Никифора Лаврентьевича Ермака. Одобрительно отзываясь о романе, он утверждал, что в главе, где Семен Константинович Тимошенко следует в штаб Западного фронта, допущена ошибка: «Мы не летели самолетом, а ехали машинами». И такие приводятся в письме картины попутного чаепития в деревенском доме и ночевки на сеновале, такой разговор маршала со стариком-крестьянином о войне, что у меня сердце зашлось от упущенной возможности написать главу ярче, сочнее и глубже. Но переписывать ее не стал, ибо роман в целом зажил своей жизнью, а новые творческие планы звали вперед.

За письменным столом я обычно не задумываюсь над тем, существуют ли какие-нибудь художнические законы о правомерности и ее степени совмещения в прозаическом произведении судеб исторических личностей и собирательных персонажей. Я забочусь о правде происходящего, особенно если в происходящем участвуют реальные люди. Тут я опираюсь на знание факта, на подлинность обстоятельств, на свидетельства документов и на проверенные воспоминания людей, причастных к тем событиям, которые являются полем моих исканий. И так — от главы к главе.

Тот июньский день, примерно двадцатилетней давности, стал для меня особо памятным. В вестибюле издательства «Молодая гвардия» случайно встретился с одним из старейших русских советских писателей Сергеем Ивановичем Малашкиным. Сергей Иванович, как мне было известно, внимательно следил за моим творческим становлением, похвально отзывался особенно о романе «Люди не ангелы» и повести «Человек не сдается».

— Над чем сейчас страдаешь? — спросил он.

— Замесил повесть о рождении полководцев на фронте, — ответил я, приглашая Малашкина посидеть у курительного столика. — Пока условно назвал повесть «Генералы видят дальше». Хочу посмотреть на войну более объемно, чем видел ее сам.

— С вышки командарма или командующего фронтом? — заинтересованно спросил Сергей Иванович.

— Пока попробую всмотреться в психологию командира механизированного корпуса, который потом станет командующим армией.

— А не стоит ли подняться выше?

— Вряд ли сумею, — усомнился я, вспомнив при этом Петра Андреевича Павленко, который, прочитав в рукописи мою повесть «Человек не сдается», обронил весьма значительную фразу: «Писатель должен в семь раз быть смелее самого себя». — И так замахнулся на трудное.