Иван Стаднюк - Сердце помнит. Плевелы зла. Ключи от неба. Горький хлеб истины. Рассказы, статьи

Ступаков поднимается, теребя газету.

С а в и н о в. Вы хотели что-то спросить о профессоре Любомирове?

С т у п а к о в. Да, собственно, нет… Теперь уже нет. Здесь все написано.

С а в и н о в. Да, там все сказано. И большего я ничего вам не смогу добавить.

С т у п а к о в (хотел подать руку, раздумал). Тогда что ж… до свидания. (Уходя, смотрит на Верин портрет.) Прощайте…

С а в и н о в. Прощайте… Да, вы забыли газету. (Догнав в дверях, отдает. Вернувшись, устало опускается в кресло. В раздумье молчит.)

Входит из кабинета А л е ш а.

А л е ш а. Всех обзвонил. Витюха придет. И Генка. А у Витальки занято. Перезвоню потом. Ужас как есть хочется! (Направляясь в кухню.) Пап, а кто это приходил?

С а в и н о в (раздельно). Да так… Человек из прошлого… Случайно забрел.

Что-то напевая, с полотенцем через плечо появляется В е р а.

В е р а. Ну что, дорогие мои мужчины? Деловые визиты кончились? Можно и отдохнуть? Ах, сколько мы ждали этого дня? Так ведь, Алешка? (Что-то ищет на полках буфета, перебирает баночки.) Где же у нас ваниль? Не могу найти. Какой же торт без ванили? Володя!.. Алеша! Вы не брали ваниль?

Отец с сыном весело переглядываются, хохочут.

А л е ш а. Наша мамуля в своем репертуаре.

В е р а (перебирая). Не то… И это не то.

Достает какую-то баночку, трясет ее, открыв, заглядывает и… замирает. Что-то достав из баночки, медленно идет к Савинову.

В е р а (взволнованно). Посмотри, что я нашла. Помнишь? (Раскрывает ладонь.)

С а в и н о в. Что это?

В е р а. Посмотри. Вспомни. Это осколок снаряда.

С а в и н о в. Осколок из моего плеча. (Задумчиво.) Снаряд отливали и начиняли взрывчаткой где-то на заводе в Германии, потом везли на восток, потом заряжали и наконец стреляли, целясь в меня и в моих солдат. (Смотрит на приближающегося сына.)

А л е ш а. Какой осколок, покажи, пап? (Берет в руки.)

В е р а. Мы еле спасли тебя тогда… Если б не прекрасные руки хирурга Киреевой.

С а в и н о в. И твои золотые руки. (Целует руку жены.) И все-таки он привел меня к тебе…

А л е ш а. Ну, пап, расскажи! Я ж тоже хочу все знать.

С а в и н о в. Обязательно расскажу. Ты это должен знать. (Повеселев, шутливо.) Ты не забыл, сколько тебе лет-то?

А л е ш а (обиженно). Ну, восемнадцать.

В дверях кухни появляется М а р и я Г о р д е е в н а: опершись о косяк, она прислушивается к разговору.

С а в и н о в. Так вот, мы храним его с мамой с тех пор, как встретились. (Подкидывает на ладони.) Как напоминание о прошлом.

В е р а. Да, о прошлом… (Прижимает руку к сердцу.) У меня заболело сердце… Ой… А кто это сейчас у нас был?.. (Смотрит на мужа, затем на свекровь.) Почему вы все так странно молчите?.. Да это же… Это же он!.. Отец мой!.. (К Марине Гордеевне.) Отец, правда? Отец?!

М а р и н а Г о р д е е в н а. Да, это он… Живой.

В е р а. Папа живой?! (Умоляюще смотрит на Савинова. Кричит.) Мой папа-а!.. (Кидается в дверь.) Папа, родненький, я хочу видеть тебя! Па-па-а-а!..

Немая сцена.

Капитан Севостьянов сидел в своем кабинете за письменным столом и, повернув голову к распахнутому окну, смотрел на пустынный, зажатый между казарменными зданиями плац. Желтоватые с прозеленью глаза капитана останавливались то на ведущей к штабу аллейке, обсаженной дружно распустившимися кленами, то на чадившей далеко за военным городком трубе кирпичного завода. От трубы до самого горизонта тянулась в голубом апрельском небе рыжая пасма дыма.

Севостьянов потер рукой свой крутой лоб, погладил белесую копну волос и взялся за перо.

О чем же писать? Что самое главное в работе партийного секретаря бюро части? Вспомнился вчерашний телефонный разговор с начальником политотдела.

— У вас, Севостьянов, есть о чем рассказать на совещании, — рокотала знакомым голосом телефонная трубка. — Главное — роль парторганизации в боевой учебе. Набросайте тезисы. Приеду — обсудим.

Завтра утром приедет начальник политотдела. Но обсуждать-то пока нечего!

Севостьянов мучительно смотрит на чистый лист бумаги. Кажется, хруст стоит в голове от мыслей, а на бумагу ничего не ложится.

Севостьянов по натуре романтик. Он любит размышлять о своей партийной работе как о самом возвышенном и интересном на земле. Любит рассматривать ее в ярких переливающихся красках. Иногда его недремлющее воображение рисует партийную жизнь части как гигантский, красивых форм и причудливой конструкции светильник, без которого людям пришлось бы делать свое дело впотьмах. И он, Севостьянов, бдительно следит за тем, чтобы светильник этот не погас, чтобы лучи его проникали во все уголки войскового организма, и не только освещали их, но и согревали тем особенным теплом, которое рождает энергию, энтузиазм, заинтересованность во всем.