Иван Стаднюк - Сердце помнит. Плевелы зла. Ключи от неба. Горький хлеб истины. Рассказы, статьи

Так вступило в бой новое, мощное оружие — знаменитые реактивные минометы.

В ходе Смоленского сражения, в сложностях его оперативно-тактических ситуаций проявился и окреп военный талант многих советских командиров. Как символ военного мастерства, мужества, решительности и поныне звучат фамилии Рокоссовского, Конева, Курочкина, Лукина, Маландина, Соколовского, Захарова, Масленникова, Руссиянова, Галицкого, Крейзера, Лизюкова С. П. Иванова, Плиева и других.

Особо хотелось бы сказать о Г. К. Жукове. С конца июля до середины сентября 1941 года он командовал Резервным фронтом и успешно провел одну из важных в Смоленском сражении операций по разгрому ударной группировки немецко-фашистских сил на «Ельнинском выступе». В ходе этой операции войска 24-й армии Резервного фронта нанесли поражение двум танковым, одной моторизованной и семи пехотным дивизиям врага и ликвидировали самый удобный плацдарм для рывка фашистских войск на Москву. Отличившимся в боях 100-й и 127-й стрелковым дивизиям 24-й армии было присвоено звание гвардейских. Скоро стала 7-й гвардейской и наша 64-я стрелковая дивизия.

Изучая сейчас полководческое искусство Г. К. Жукова, размышляя над особенностями его непростого характера, я, как военный писатель, снова утвердился в мысли, что он, в обход «правил» оперативного искусства (на что и обижались немецкие генералы), иногда дерзко и с умыслом пренебрегал некоторыми «формальными необходимостями» при выработке того или иного оперативного решения. Будучи высоко одаренным полководцем и следуя строгой логике своего разума, Жуков искал такие неожиданные решения, которые бы, исходя из тех же «формальных необходимостей», противник не разгадал. Избавленная от шаблона мысль Жукова раскованно диктовала ему нужный план действий, предусматривавший и некоторые запасные «ходы» — например, дополнительный маневр артиллерийским огнем, резервами и даже главными силами.

10 сентября войска Западного, Резервного и Брянского фронтов по приказу Ставки прекратили наступательные операции.

Так закончилось Смоленское сражение, ставшее символом мужества и стойкости Советских Вооруженных Сил. На смоленской земле нашли гибель многие полки и дивизии агрессора, собиравшиеся вступить в Москву.

1981

Работая над документами, связанными с битвой под Москвой, прочитал слова маршала Жукова, которые меня, участника тех событий, политрука из 7-й гвардейской стрелковой дивизии, особенно взволновали. «25 ноября, писал Г. К. Жуков, — 16-я армия отошла от Солнечногорска. Здесь создалось катастрофическое положение. Военный совет фронта перебрасывал сюда все, что мог, с других участков фронта. Отдельные группы танков, группы солдат с противотанковыми ружьями, артиллерийские батареи и зенитные дивизионы, взятые у командующего ПВО генерала М. С. Громадина, были переброшены в этот район. Необходимо было во что бы то ни стало задержать противника на этом опасном участке до прибытия сюда 7-й гвардейской стрелковой дивизии из района Серпухова…»

Надо вспомнить, что те войска, которые, отступая от границы, вели бои в Белоруссии, понесли тяжелейшие потери. Под Могилевом, Витебском, Смоленском вступали в действие войска, выдвинутые из глубины страны. И вот теперь под Москвой в тяжкие ноябрьские дни надо было сдержать врага до тех пор, пока не подойдут новые резервы и изъятые с других участков фронта силы.

Мы, рядовые воины, в ходе ошеломляющих событий не успевали задаться вопросом: как и почему случилось такое, что за несколько месяцев враг достиг Москвы? Эти вопросы, а тем более ответы на них пришли позже, на последующих этапах войны и после нее.

Помню, в первые дни войны, буквально в самые первые, нам, недавним курсантам военного училища, даже не верилось, что это воистину война. Все хотелось спросить у кого-то: чего они лезут? Что им тут надо?.. Мы не хотим их убивать, сами не хотим умирать, зачем все это?

Ощущение войны как непоправимой трагедии пришло ко мне в день, когда после очередной бомбежки увидел в высокой траве при дороге молодую мертвую беженку с узелком вещей и возле — ее малого ребенка, который молча теребил грудь матери. Ветер трепал ее разметанные волосы… Этого ребенка я отдал шоферам, едущим в тыл, взяли с неохотой, упирались. «Грудной ведь. Что мы с ним делать будем? Лучше куда-нибудь в медсанбат…» Но я, помню, упрямо и зло твердил: «Людям отдайте, людям… Ведь живое дитя! Люди возьмут».