Святослав - Боги с Родины. 1-ая книга, 2-ой трилогии. Ритмика

– Как будто я горю таким желанием! – Иван Васильевич ответил.

– Как только, взгляд представлю, – похотливый, так сразу же, становится мне дурно.

– Мне самому, был он – противен. Какой-то, гадкий, весь! Под стать своим Годзиллам.

– Но что ещё, мы можем сделать?

– Не знаю, – голосом растерянным, ответил ей Иван Васильевич. Вроде, испробовали всё, что было бы, возможно. Проход навечно замурован, и вряд ли мы сумеем, – придумать в этой ситуации, ещё, что-либо.

– В этой ситуации! – сказала тихо Соня. За что, судьба, так издевается? Забросила под землю! Находимся в прострации.

Было, прекрасно слышно, она вот-вот расплачется, тот голос, был тоскливым, жалобным.

В отчаянии злостном, Иван Васильевич опёрся – на стену телом и, ввернулся, приседая, будто хотел в неё втереться, придав тем самым – поступательное к ней усилие, по стрелке часовой, – сдвиг колесом. И тут, махина каменная, мягко, ушла направо, покатившись, как колесо, усилив поток воздуха в их сторону. Ударив по лицу и телу, усилил эйфорию, поднял их настроение.

– Ура! Я знала! Я была уверена, в том, что получится всё у тебя! – восторженно воскликнула, обрадовавшаяся, Соня. – Ура! Ура! Ты молодец, Иван Васильевич! Ты справился с ней, хитрой и коварной! – Путь, преградившей нам – стеной из камня.

Стена, практически бесшумно, вновь вернулась на – место прежнее, обратно, без приложения усилий. Им стало, страшновато, они отрезали ещё раз – путь назад, пусть, к нехорошим, но, ведь, к людям, остались в полном одиночестве – в тоннеле, неизвестности.

– Быть может, здесь, дорога в ад? – шептала Соня, непонятно, – она, так шутит или радуется, что – всё закончится, когда-то, раз убежали из тюрьмы в мотеле – погреба.

– У нас в лаборатории, есть поговорка, – коль долго мучиться, то, что-нибудь, получится.

Шёл за стеной, широкий ход – тоннель. В нём было, несколько прохладнее, чем в ходе, – из подвала. Это заставило их вспомнить, – они раздеты, да и теперь, – не нужно им тащить, с одеждой узел.

– Пора одеться, думаю, Иван Васильевичу Соня предложила.

Хотя, я и натуралистка, по образу мышления, желаниям, но думаю, в одежде будет лучше, чем без неё. Тем более, что здесь, надеемся, кого-то встретить. Как думаешь, права я?

– Права, конечно. И я, гулять, словно эксгибиционист, не пробовал, хотя и в темноте, – нет у меня желания, показываться голым, – девушкам.

– Возможно, ты стесняешься, что нечего им показать? – пыталась пошутить она. Да и с чего бы это, мне сказал?

– Что не был я – эксгибиционистом?

– И это тоже.

– Потому, что не был…

– Ладно, проехали! Пошли?

– Пошли, – Иван Васильевич с ней согласился, они, одевшись, пошли дальше.

По этому тоннелю, могли идти спокойно, одновременно – два-три человека, плечами не касаясь стен. Он шёл куда-то в сторону от Деринкуйо.

Ориентироваться было в нём, – несложно, он был прямым, словно струна. Стороны света, в погребе определили – раньше.

Они бесстрашно шли и, радостно, при этом ощущая, прилив огромный – сил и настроения.

– Тебе не страшно? – спросила Соня, ища причину изменения.

– Не очень, почему-то – ответил он, – хотя, по логике, – любое незнакомое и неизведанное, не только интересно, но и страшно, ведь мы не знаем, что нас ждёт – через два метра, ведём себя, как дети.

– Дети боятся, также, очень часто. И, больше взрослых понимают в событиях происходящих. От этого им легче ориентироваться – в среде, их окружающей. Дети, нас не бесстрашнее.

– Наверно, это оттого, что мы с тобой прошли сквозь ад, – в мотеле и в лаборатории, – немало нехорошего, произошло, за столь, непродолжительное время.

– Быть может, – согласился он. И радуемся, оттого что, в прошлое ушло плохое.

– Дай Бог, чтобы не встретили – подобное.

Шли долго, час или чуть больше, пройдя за это время не меньше пары километров, возможно, больше. Тоннель – прямолинеен, вдобавок постоянен, – геометрически, был неизменен.

А в это время, чёрная машина, остановилась у мотеля. Из неё вышли сущности, в плащах, под цвет ночи». Дорогу показал – водитель, привёзший Соню и Васильевича в Деринкуйо, два дня назад.

У сущностей, был странный взгляд, смотрели – по’верх человека, когда с ним разговаривали, будто – того не видели, хотя всё слышали. И, были безволосыми.

Раннее утро только просыпалось, лучи блеснули, робко, в темноте. Свет, перемешиваясь с сумраком, теснил его и, тени, с массивов горных изгонял. Те, становились – на глазах, короче, сжимаясь, уменьшались, и он им, выбор сделать не давал, долины, склоны гор, ущелья, освещал, врывался, – властно, в каждый дом. Он был хозяином, везде почти, до вечера, – пока, тьма не вернётся, – чередоваться властью, силою.