Александр Романов - Роковая ошибка

Она присела рядом с Димой, не проронив ни слова, выпила остатки сока и посмотрела на него. Его глаза заметно погрустнели и наполнились омутом печали.

– Следующий танец – наш! – попыталась взбодрить его Лена.

Дима промолчал и лишь снова опустил глаза.

– Ну что ты обижаешься… это обычный танец, – она несколько раз кокетливо моргнула.

– Я не хочу больше танцевать! Я совсем забыл, сегодня вечером у меня важная встреча.

Он церемонно встал, вытащив из кармана пиджака телефон и, протяжно вздохнув, направился к выходу. Мысли его ползли без связи, а сердце несмолкаемыми усиливающимися ударами так и норовило выпрыгнуть наружу.

Напрасно люди считают, что женщины более чувственные создания, чем мужчины. Дима входил как раз в это редко встречающееся количество молодых людей, которые все принимали близко к сердцу. Они могут не показывать это внешне, они не кричат, не плачут, не бьют тарелок, а просто замыкаются в себе. В глубине души их боль ничуть не меньше той, что испытывают женщины при обидах.

Лена не стала преследовать его и дала ему выйти на свежий воздух, полагая, что он охладится и через некоторое время вернется к ней.

Этого не случилось. Через пять минут она выбежала на улицу. Димы не было. Она огляделась вокруг и, прислонив руку ко рту, опечаленно опустила голову.

Ветреный день рождал волнение. Лена лежала, укутавшись в теплое одеяло. В эту новую квартиру на окраине Москвы они переехали не так давно, и пусть добираться отсюда до работы было намного дольше, очевидные плюсы нового дома все же затмевали неизбежные неудобства.

Москва столкнулась с проблемой перенаселения: количество граждан по всей стране почти не росло, при этом число жителей столицы продолжало увеличиваться в арифметической прогрессии. Но разве могло быть иначе? Вся экономическая активность сосредоточилась в больших городах. Только здесь можно было получить хорошее образование, вожделенные высокооплачиваемые рабочие места и хотя бы приблизиться к грезам о получении собственного комфортного жилья. Впрочем, рассчитывать в Москве можно было только на себя: правительственные программы по обеспечению жильем, нареченные народом юмористической программой десятилетия, обычно сводились к выдаче кредитов, выплачивать проценты, по которым людям приходилось почти всю оставшуюся жизнь, а некоторым даже и после ее завершения. Центр Москвы уверенно и неизбежно превращался в «анклав мультимиллионеров». Здесь шла скрытая, а иногда даже и открытая война за квадратные метры. Ничто не могло остановить строительные компании, жадных до получения элитных метров и они прибегали к любым мерам для того, чтобы «выдавить» коренных жителей из своих квартир. Остаться же в своем районе бывшим жителям было почти невозможно. На месте их старых домов возводили дворцы, предназначенные для людей совсем иного достатка. Жителям старых пятиэтажных трущоб доставалось еще больше. Их ждала участь потери статуса жителя столицы. Сначала при переселении им предлагались квартиры в самых отдаленных, часто производственных районах города, а когда исчерпались и эти возможности, их стали переселять в другие города, заставляя их привыкать к новой реальности своего скудного существования. На изломе тысячелетия Москва начала необратимое преображение: городские власти недвусмысленно намекали на то, что в столице должны остаться только люди с высоким социальным статусом и уровнем доходов. Элитные жилые комплексы обрастали высокими заборами, клубами «для своих», частными охранными структурами, все больше походившие на группировки армейских частей. Вершить общественный суд в столице стали статусные атрибуты: спецсигналы, машины сопровождения, бронированные лимузины, приближенность к высшим властным кругам – только это реально определяло положение человека в обществе. Пали последние оплоты культурных ценностей: телевидение эффективно одурманивало народ бесконечными развлекательными передачами, кинематограф воспевал удаль криминальных авторитетов, школы и институты до неприличия снизили планку образовательного уровня, родители в бесконечной погоне за “золотым тельцом” все меньше уделяли времени воспитанию детей. Ни мэр, ни правительство на самом деле больше не управляли городом, им управляли деньги, жадность и алчность. Москву разъедало чудовищное социальное расслоение, рождающее в одних кругах – озлобленность и жажду справедливости, в других желание отгородиться заборами и не видеть ничего кроме собственного носа. Подобная, даже еще более ужасающая и душераздирающая картина, ежедневно представала перед глазами девятилетней Лены: неподалеку от их старой пятиэтажки находился детский дом и каждый день ее взору открывался один и тот же оживленный жизнью кошмарный сон – брошенные родителями дети смотрели сквозь железные прутья, умоляя забрать их к себе домой, но почти никто не подходил к забору, люди старались отвернуться, впадали в напускную задумчивость, лишь бы не обратить взор на страждущих до хотя бы капли внимания маленьких детишек.