Евгений Бабушкин - Тосты Чеширского кота

Моё тело покрепче сжало автомат и вниз головой нырнуло в тропический сумрак. Я упал на что-то мягкое. Не знаю, на что. Может быть, войлок, может быть стекловата, мне было все равно.

Минут через десять, кое-как перевернувшись головой вверх, я почувствовал что согреваюсь. Руки я поднять не мог. Поэтому, упираясь головой в крышку, сумел ее передвинуть и почти вернул на место, оставив для освещения, тусклую щель сантиметров в пять.

Я лежал на спине и блаженствовал.

Воняло баней и какой-то тиной. Тепло возвращало к жизни мои окоченевшие члены.

«Погреюсь минут пятнадцать-двадцать, – подумал я, – и буду выбираться наружу».

«Не так уж все и плохо, – мнилось мне, – жить-то можно. Вот закончится учебка, и я стану микрофонщиком или пеленгаторщиком. Буду ходить на настоящие боевые дежурства».

Я представил себя за приемником с гарнитурой на голове. Пальцы мои щелкают по кнопкам настроек и крутят верньеры. B уши струится военный эфир. Рот сурово выкрикивает команды в черный эбонитовый микрофон и требует дать пеленг.

В эфир выходит вдруг гражданский «Боинг» на частоте самолета-разведчика. Я слышу искаженный помехами голос пилота:

«Sky bird, Sky bird, this is board number 14145. Mayday, Mayday, Mayday!

…stand by my traffic message following…

…I have 300 passengers on the board…

…Toilets number one, two… all toilets shut down. Help! Mayday!»

…Жалость охватывает мое сердце. Оказаться над облаками с неработающими туалетами и тремя сотнями капризных иностранцев – такого не пожелаешь и врагу.

Помочь бедняге я не в силах, и поэтому мне остается только наблюдать за развитием событий.

«Help me, мудило грешный, – умоляет пилот и продолжает, почему-то, голосом Панфила, – вставай, придурок! Братушки! Я нашел этого урода».

В лицо мне бьет свет электрического фонаря. Чьи-то руки хватают меня за воротник и рукава, и выдергивают из теплотрассы, как репку.

Я вижу перед собой Панфила, Джаггера и ещё двоих наших гусей из караула, тех, что должны нас поменять.

Искали меня недолго. На мое счастье сержант Налимов поленился тащиться на пост лично и послал Панфила сменить караулы. Панфил веселился от души и называл меня бомжом из теплотрассы, а окоченевший Джаггер злился, поскольку на его посту подобного оазиса не нашлось.

– Не завидуй, – сказал я ему, – в другой раз поменяемся. И ты поспишь в тепле на стекловате.

Так и порешили. Оставив на постах новых часовых, мы втроем вернулись в караулку.

Нас ждал сюрприз.

В караульном помещении напротив сержанта Налимова, удобно расположился, невесть откуда взявшийся Батя. В левой Батиной руке сизо дымилась папиросина, в правой – кружка с чифиром.

Батя, развалясь, восседал напротив сержанта, а Налимов, склонясь вперед, внимательно слушал.

– Так вот, – продолжил Батя некий, неведомый нам рассказ, – в клубе тогда электричество сломалось, потому что Колька-монтер со столба упал… а Вера Игнатьевна мне и говорит: «Пойдем, поможешь мне тюлю повесить…»

– Это какая Вера Игнатьевна? Завклубом? Которую ты прошлый раз в кладовке оприходовал? – уточнил Налимов.

– Ну да… она самая. «Тюлю повесить», говорит. Знаю я её тюлю…

Батин рассказ, видимо, длился уже долго.

Мы принялись раздеваться. Точнее начали разоблачать едва живого Джаггера, который с трудом мог пошевелиться. Обычное дело после двух часов на морозе с ветром.

Мне в этот раз удалось избежать подобной участи лишь благодаря теплотрассе с незапертым люком. Я наклонился, как мог низко, и, работая локтями, самостоятельно освободился от автомата. Сунул его дулом в пулеуловитель, затем снял тулуп и шапку.

Мне было очень хорошо, я выспался и согрелся.

Панфил и Чучундра стащили с Джаггера автомат и рассупонили задубевший тулуп. Джаггер ожил и застучал зубами.

Панфил между тем рассказал нам историю прибытия Бати.

Сегодня был Батин день рождения. Мы помнили об этом и даже припасли кулек поздравительных конфет с устрашающим названием «Радий».

Существовала традиция, свято соблюдаемая и в учебной роте, и в боевых подразделениях. Один единственный день в году, а именно в собственный день рождения, солдат мог делать все, что хотел. Двадцать четыре часа никто не мог ничего ему приказать.

Можно было спать, шляться, есть и вообще заниматься всем чем угодно в пределах части.

Мы собирались поздравить Батю после караула, но он, выспавшись и нажравшись сгущенки в чайной, затосковал по интеллигентному общению и забрел в караулку.

Сержант Налимов, смертельно скучавший от безделья в роли начальника караула, обрадовался чрезвычайно.