Ингмар Бергман - Осенняя соната

Ева (вздрагивает). Ты провел пальцем по моей щеке? Ты что-то шепчешь мне на ухо? Ты со мной? Мы с тобой никогда не расстанемся, правда?

Шарлотта (улыбается). Ты очень добрый, Пол. Что бы я без тебя делала? И что бы ты делал без меня? Я ведь знаю, как тебе скучно с твоими скрипачами, как они вечно брюзжат. Чего только стоит один этот визг, когда они репетируют.

Ева. В комнате Елены горит свет. Там сейчас Виктор, он сидит и разговаривает с ней, это хорошо, он очень добрый, он объясняет ей сейчас, что мама уехала.

Виктор. Елена, я должен сказать тебе… Сегодня утром Шарлотта уехала. Мы не хотели тебя будить, ты спала очень крепко после снотворного, вчерашняя ночь, ты сама знаешь, была беспокойной. Поэтому мы решили не будить тебя.

Елена что-то говорит.

Виктор. Твоя мать передает тебе привет. Она была очень огорчена, расстроена, даже плакала.

Елена что-то говорит.

Виктор. Ева вышла из дому, она гуляет сейчас в сумерках. Она очень спокойна, чуть ли не весела, мне кажется, она рада отъезду Шарлотты.

Елена что-то говорит.

Виктор. Не знаю, Елена, дорогая. Еве так хотелось этой встречи. Она надеялась на слишком многое, а у меня не хватило сердца предостеречь ее. Потому так все и обернулось.

Елена с большим трудом говорит что-то.

Виктор. Я не понимаю, что ты говоришь.

Елена дрожит, повторяет вопрос.

Виктор. Ты говоришь, что хочешь… Что ты хочешь? Елена взволнованно повторяет то же самое.

Виктор. Попытайся сказать это спокойно, Лена, иначе, боюсь, я не пойму.

Елена начинает кричать. Ее тело сотрясают все более сильные судороги, между криками слышны обрывки речи. Она сильно кусает губы, они кровоточат, в ее глазах мольба.

Виктор. Ева! Скорее сюда! У Елены припадок! Скорее!

Елена кричит все пронзительнее, ее крик становится нечеловеческим, она яростно бьется на стуле, тот падает вместе с ней на пол. Тело Елены судорожно складывается, руки выворачиваются назад, на ее губах пена и кровь. Виктор и Ева безуспешно пытаются успокоить ее, дают лекарство, разжав сильно стиснутые зубы.

Виктор. Иногда я незаметно прихожу сюда и смотрю на жену. Она мучается, последние ночи были ужасными, она совсем не могла спать. Она все время твердит, что никогда не простит себе, что выгнала из дому родную мать. Если бы я мог поговорить с ней по-настоящему. Но я никак не могу избавиться от всех этих моих затертых слов, избитых фраз. Я вижу, как она мучается, и ничем не могу помочь.

Ева. Ты уходишь?

Виктор. Иду на почту, нужно получить бандероль с книгами.

Ева. Захвати, пожалуйста, это письмо!

Виктор. Хорошо. Оно – Шарлотте?

Ева. Да. Можешь прочитать его, а я загляну на минуту к Елене.

Виктор (читает). « Я поняла, я виновата перед тобой. Ты ожидала от меня нежности, а встретила одни требования. Я мучила тебя своей старой прокисшей ненавистью, которая давным-давно уже ничего не значит. Я была не права все время и прошу тебя простить мне. Елена поняла все намного глубже. Я требовала, а она давала. Она любила, а я уходила от тебя все дальше. Я понимаю теперь, что должна заботиться о тебе, что все старое ушло, что я никогда больше не отпущу и не оставлю тебя одну. Не знаю, дойдет ли это письмо, не знаю даже, прочитаешь ли ты его, может быть, уже слишком поздно. Но, несмотря ни на что, я буду надеяться: то, что я открыла для себя, – не напрасно. Ведь есть все же какая-то высшая милость. Я говорю о неслыханной возможности – заботиться друг о друге, помогать друг другу, оказывать друг другу простые знаки внимания. Ты должна понять, что я никогда больше не отпущу тебя и никогда не позволю тебе исчезнуть из моей жизни, я буду очень упрямой! И я не сдамся, даже если уже слишком поздно. Я не верю, что уже слишком поздно. Не должно быть поздно».

Форе, среда 27 июля 1977