Абель. В такое-то время дня?
Мануэла. Да. Именно в это время. И мне нельзя опаздывать.
Абель. Что же это за место?
Мануэла. Да я толком не знаю. Понимаешь, оно засекречено.
Абель. Засекречено?
Мануэла. Я шучу. Я работаю в одной конторе. Наклеиваю на конверты марки и исполняю обязанности курьера.
Абель. А что за контора?
Мануэла. Что-то связанное с импортом и экспортом. Я, правда, точно не знаю.
Абель. А как она называется?
Мануэла. Как же ее, черт возьми… «Феркель». «Феркель и сын».
Абель. Где это?
Мануэла. На Бауэрштрассе. В маленьком переулке у скотобоен. Ты меня допрашиваешь, как ревнивый муж. (Мануэла смеется и треплет Абеля по щеке. Встает и начинает суетливо убирать со стола.) Ты брат своего брата, ничего не попишешь. Вот так и Макс всегда все из меня вытягивал.
Абель. Оставь, я вымою посуду и приберу; по крайней мере, будет чем заняться. Собирайся, ты же спешишь. Мануэла. Я вернусь около двух, тогда и пообедаем. Постарайся раздобыть мяса, раз у нас есть деньги. Абель. Сорок девять долларов.
Мануэла. Господи, целое состояние! (Она быстро умывается и одевается, натягивает на каштановые волосы шляпку, набрасывает на плечи пальто, проверяет содержимое кошелька, затягивает ремешки на туфлях, удостоверяется, что швы на чулках сидят ровно, красит губы – все молниеносно.) Слышишь? Это мой трамвай. Если бегом, то успею. Мы выкрутимся, выкрутимся, вот увидишь.
И она исчезает. Абель стоит с пачкой ассигнаций в руке, затем принимается расхаживать по комнате. Останавливается у большого стола перед окном.
Медленно и методично исследует он один ящик за другим. Искать долго не приходится. В металлической коробке, заваленной тысячью разных мелочей, он обнаруживает небольшую пачку долларовых бумажек.
Абель поспешно одевается, накидывает все то же старое летнее пальто, от которого оторвалась еще одна пуговица. Крадучись идет по длинному коридору; мимоходом замечает большую кухню, где завтракают две девушки; оказывается перед входной дверью и собирается как можно беззвучнее открыть ее, кто-то слабым голосом окликает его.
Голос. Герр Розенберг!
Абель. Да?
Голос. Будьте добры, зайдите ко мне на минутку. Одна из дверей в прихожую полуоткрыта; солнечный луч скользит по ковру и стертому паркету. Абель осторожно открывает дверь и входит в большую комнату с окном-фонарем и сводчатым потолком, украшенным гипсовым лепным орнаментом. У стены – застеленная дорогим покрывалом двуспальная кровать. Эта комната тоже до отказа набита старомодной мебелью, картинами и прочими атрибутами комфортабельного быта. Несмотря на солнечный день, в ней царит полумрак: тяжелые занавеси на окнах лишь слегка раздвинуты.
Хозяйку дома – маленькую старушку – почти не видно за высокой спинкой кресла. Ее сгорбленная фигура медленно выступает из тени. На ней длинный халат старомодного покроя. Серебристые волосы туго собраны в пучок на затылке; лицо округлое, гладкое, почти румяное; серые глаза за толстыми стеклами очков кажутся еще больше; сутулая спина и горб с правой стороны уродуют ее худое тело.
Фрау Холле. Меня зовут фрау Холле. Я квартирная хозяйка Мануэлы. (Она протягивает ему тонкую, изящно вылепленную руку, сухую, но холодную. Абель кланяется.) Перед уходом Мануэла забежала и сказала мне о вас. Вы можете ненадолго остановиться у меня: ее соседка по комнате на пару недель уехала в Италию. Извините, я прилягу. От этих внезапных перемен погоды у меня так спина болит. И все же приятно, что в ноябре проглядывает солнышко, не правда ли, герр Розенберг? (Подложив под ноющую спину гору подушек, фрау Холле располагается на огромной кровати и набрасывает на ноги плед.) Не желаете ли рюмочку хереса? Возьмите сами в буфете. Нет, не в этом, в другом. Да, здесь. Видите справа хрустальный графинчик? Да, этот. Достаньте два бокала. Пожалуй, я тоже выпью капельку. Благодарю вас, герр Розенберг. Ваше здоровье!
Они пьют. Фрау Холле разглядывает на свет грани красивого хрустального бокала.
Я очень привязалась к Мануэле. Разумеется, коль скоро вы ее деверь, вы знаете ее лучше меня. Но, должна сказать, ваша невестка – весьма незаурядная молодая особа. С вашего позволения, замечу, что я люблю ее как родную дочь.
Серые глаза за стеклами очков вперяются в Абеля, и он замечает оттенок страха на бледном лице фрау Холле! Она так добра и наивна. Все ужасы, что творятся кругом, для нее словно не существуют. (Пауза.) Как бы с вашей невесткой беды не случилось, герр Розенберг.
Читать дальше