Сергей Могилевцев: Блистательный недоносок

Всетаковский(вскакивая на ноги) . И я, госпо­да, и я хочу объясниться, более того – покаяться за прошлые поступки и преступления! Нет, господа, я так далеко, к сожалению, не зашел, но я, простой бухгалтер по фамилии Всетаковский, оттяпал-таки у общества солидный кусок общего пирога, и тоже поэ­тому являюсь блистательным недоноском. Недоноском потому, что поступок мой, затянувшийся на долгие годы, – а оттяпывал я постепенно и незаметно, – не­сомненно гнусный, и заслуживает осуждения. А блис­тательный оттого, что все мы, маленькие камушки в общей короне низости и обмана, блестели под солн­цем общего греха и общей ответственности, и блеск нашей общей низости затмевает вокруг все остальное! И меня, и меня записывайте в партию Блистательных Недоносков, и я обеими руками голосую за ее немед­ленное создание!

Бросается к с у п р у г а м А н т и п о д о в­ ы м и прижимается к ним, становясь на колени, и покрывая поцелуями ноги С о ф и и А н д р е е в н ы.

Х а р и з м а т и ч е с к и й(в свою очередь вскакивая на ноги) . И мне позвольте, и я тоже хочу поучаство­вать!

С о ф и я А н д р е е в н а. Милости просим, для общего дела не пожалею ни рук, ни ног!

С м е х о т в о р н ы й(с колен) . Сначала покайся, а потом уж и присоединяйся к товарищам!

Х а р и з м а т и ч е с к и й. А, была – не была, в омут, так в омут! Я, други мои, оттого блистательный не­доносок, что в душе еще больший негодяй, чем все остальные здесь находящиеся. Я тайный человеконе­навистник и подлый доносчик, заложивший за свою долгую жизнь множество невинных людей, хоть и ра­ботаю обыкновенным нотариусом. Я, господа, классический недоносок, и блистаю среди вас, как алмаз первой величины! (Присоединяется к остальн­ым.)

С о ф и я А н д р е е в н а(из-под горы тел) . Нет, мои алмазы ярче блистают, но все это в прошлом, я те­перь принадлежу всем вам, и готова отдать всю себя без остатка на общее дело!

Л и м п о п о. И все же, друзья, ваша недоношенность ни в коей мере не может сравниться с моей, ибо вы все дилетанты, хоть и есть среди вас олигархи, а я все же писатель, и изощренность моя не знает границ. Писатели вообще, господа, самые изощренные злодеи и недоноски, без этого и писать вообще было бы не­возможно. (Воодушевленно.) Я ваш, господа, без ос­татка, и готов тоже присоединиться к общему телу и общему делу. Свальный грех, господа, так свальный грех, чего уж ходить вокруг да около, все мы люди, все мы человеки, и во всех нас живут маленькие че­рвячки! (Бросается с разбега на С о ф и ю А н д ­р е е в н у, но попадает на Всетаковского, и застывает, прижавшись ртом к его пухлой щеке.)

Т у р а н д о т о в(в сторону) . До чего же иногда дохо­дит народный энтузиазм! До чего же доходит движе­ние снизу! Хотели создать Оргкомитет, а получился Лаокоон, облепленный змеями! Только кто Лаокоон, и кто змеи, – вот в чем вопрос!

С размаху кидается на остальных. Все па­дают на пол.

Звонит телефон. А н т и п о д о в с трудом высовы­вает руку, дотягивается до трубки, слушает, потом говорит радостным голосом.

А н т и п о д о в(радостно и торжественно) . Да, Порфирий Савельевич, это я. Да, собрание Оргкомитета но­вой партии Блистательных Недоносков можно считать успешно и блистательно завершенным. Все документы подписаны, и новая партия, рожденная инициативой снизу, наконец-то вышла из подполья на солнце. Бле­стит она, Порфирий Савельевич, блестит и переливается под солнечными лучами. Теперь и о всенародном съезде можно подумать, так и передайте это куда следует. Обязательно передадите? Благодарю, Порфирий Савельевич, а нам самое время выпить шампанско­го! (Кричит.) Зойка, шампанского!

Входит п р и с л у г а с подносом и раздает всем присутствующим, сидящим и лежащим на полу, бокалы с шампанским.

Берег Москва-реки, ночь, редкие фонари. М а р и н а и А р к а д и й.

М а р и н а(бросаясь к А р к а д и ю) . Это ты? Но от­куда, и почему так долго? Знаешь, когда ты позвонил мне по телефону, я не поверила, и решила, что меня кто-то разыгрывает. Мне показалось, что это звонок с того света!

А р к а д и й. Это было недалеко от истины, потому что там, куда я спустился, нет солнца и нет жизни, там царят совершенно другие законы, и это вполне можно назвать другим светом. Но там тоже, Марина, есть жизнь, там тоже есть правда, пусть и другая, пусть и отличная от той, к которой привыкли мы, и там тоже живут люди. Живут и умирают, и им так же больно и так же страшно, как нам!