Я 1950-го года рождения. И я несмотря, что уже седьмой десяток идет, я еще очень сильный: и волей, и мышцами, и взглядом. Когда мне полтинник справляли тринадцать лет назад, я перед собою поставил нашу корову и у всех гостей на виду, с одного удара ей в голову, я ее повалил. Это не новость! Это не новость! Это не новость! Это не новость! Я знаю. Это не новость! Да знаю, я знаю, а зачем надо было кричать, что это не новость, я и сам знаю, что не новость, а ор то поднимать на все деревню, рот свой поганый открывать, зачем, я спрашиваю? И вот из-за того, что моя жена тогда, крикнула, что это не новость, корову повалить, только вот из-за того, что она крикнула. Не из-за слов ее, – что это не новость, – а только из-за нее самой, только из-за крика, я взял и ей, да так же, как и корове, в голову кулаком, взял и влез. Я это к тому, вспомнил, что теперь, когда тринадцать лет прошло, и я уже сильно конечно сдал, и вряд ли даже какую-нибудь болящую корову повалю, но все равно, чуть– чуть, а силы еще есть, по крайней мере, на отдельно взятого попа в штанах с лампасами, меня хватило. Он только, как схватил меня за воротник куртки, так я его руку сразу же и сломал, чуть ли не на две части. А потом уже и его самого, ногами своими прошил, как суровыми нитками фуфайку, и положил весь этот коврик из попа– июля перед дверьми в райский их алтарь. Ну, кстати, хорошо, что я ногами его решил потушить, потому что, если бы я есть его начал, то горло бы оттяпал и не выполнил бы, я после своего святого долга перед отцом Михаилом, никогда. Видно его бог, его тогда спас, ну и слава богу. Потому что, потом то, когда уже он очнулся, и завязалась у нас беседа, только тогда разговорившись только, я понял, что передо мною без четверти святой человек, еще раз, слава богу его, что он тогда в живых остался и поди только переломом руки то, тогда только то и отделался.
Пока поп лежал у входа в алтарь, я сидел не шелохнувшись, не в силах оторвать взгляд от безносой бабы, которая, не как обычно побежала бы в таких случаях баба с носом в милицию, а которая как только увидела, что я попа ее уложил в качестве коврика на полу, так она сразу же упала на колени, и давай молится тихим, тихим голосом, не к небу или к иконам обращаясь, а к кому-то, кто будто бы стоял прямо на границе «царских врат» ровно посреди, но там никого не было, пустота и все.
Поп встал, скривился от боли в руке, но не завалился в беспамятку, а наоборот, словно, эта боль в руке, ему силы придала, наоборот, – поп прямо ко мне подошел и прямо рядом со мной сел, прямо так, как будто мы сто лет уже старые друзья, а не так, как к человеку, который тебе руку сломал, и легкие с почками ногами отбил. Вот так он подошел, спокойно, и дружелюбно, и сел рядышком. А безносая баба увидев, что все у нас в порядке и мирно, сразу же встала с колен и ушла. И больше я на своем пути никогда уже безносых баб не встречал.
Прошел час или даже больше, а мы все говорили с попом-июлем, который, оказался Михаилом, все говорили, говорили, и никак не могли закончить наш разговор. Я почему-то сам не заметил, как случилось, стал рассказывать ему всю свою жизнь чуть ли не от рождения и до сего дня. И про случай с коровой рассказал, и про жену, как она была у меня два года сумасшедшая после моего удара по голове, и как она потом, вдруг, внезапно поумнела, попрощалась с нами со всеми и ушла, так что, до сих пор найти не можем, куда делась, никто знает. И как я троих сыновей произвел на свет, выносил, выкормил, на ноги поставил, теперь они, все трое в Архангельске работают дежурными, и жалоб на них еще не поступало.
Поп-июль, кстати, рассказал мне, почему у них все двери были на распашку, когда я вошел. Оказывается, у них в монастыре крыс травили. У них эпидемия заразных крыс приключилась, и инстанция им приказала травить, или конец, прикроют, навсегда всю эту их лавочку, так, что никакой господь не поможет. Вот они все тут и забрызгали отравой, и теперь проветривали, чтобы самим не сдохнуть. Я говорю попу-июлю: -Теперь то ты Михаил понимаешь, что я не виноват, что зашел без спроса в ваш алтарь? У кого мне спрашивать то было? У крыс? Так ведь вы же их всех отравили, душегубы, спросить даже не у кого?. Июль услышал мои доводы, и согласился с ними. А потом уже вообще подвиги стал совершать, – лезь, -говорит, – под стол в алтаре, и прячься там. А я уже так попал под его очарование, это такой прекрасный, мужик этот Июль Отец Михаил оказался, что я уже все для него готов был сделать. Ну и конечно, залез, под стол в алтаре, и только я залез туда, как полная церковь охранников понабежала, вязать меня приехали, чтобы расстрелять, на месте, но хер, им тут. Отец-июль, стал охранникам, говорить, что мол, – поздно они все сюда понабежали, что пока они добирались, псих этот, то есть я, убежал уже и ищите его теперь, где хотите, а храм божий покиньте. Вот каким человеком этот Июль, оказался. Июль– месяц герой!
Читать дальше