Иннокентий Анненский - Царь Иксион

Свободен ты, и если бы укрыться
Хотел ты, гость… вот лес… иди туда.
Несчастие твое мои сковало
Уста и ум пытливый, Иксион.
Беги, пока не пробудилась Лисса.

Бежать? О нет… богини… На земле
Приюта царь без царства не имеет.

А где же был, скиталец, ты царем?

В Фессалии отважные лапиты
Мне чистили крылатых кобылиц…
Их двадцать семь взрастил я золотистых,
Мой город был прославленный Гиртон.

А где ж твоя дружина?.. Или Лиссы
И латники и конные бегут?

Они бегут несчастных, ореада…

Ты говоришь: несчастных, и боюсь
Недужное я растревожить сердце.
На золотых вершинах алтарей
Не ставят нам… И помощи не молят
У слабых нимф… Но муки состраданье
Живое, царь, встречают и у нас.
И нет для сердца нимфы виноватых.

Я не таю несчастий… И терять
Мне нечего под солнцем, ореада.
Иль думаешь — с мольбою в первый раз
Издалека к душистым розам, дева,
Я, припадая, плачу? Сколько их,
И нежных губ, и гордых, для отказа
Я разжимал мольбами.
И цари,
И женщины, и дети, и герои,
Вчерашние рабы и боги мне…
Кто не сказал еще… «Оставь нас, грешник!»
И, от стыда поднять не смея глаз,
Я к Лиссе шел печальный, только Лисса,
Как черная могила, никого
От очага холодного не гонит.
И дальше шли мы с ней из дома в дом,
А по пятам за нами голод бледный,
Как брошенный ребенок, шел и плакал.
О, сколько мы безрадостных ночей
Под ливнями холодными не спали!
Впадала все ж и Лисса в забытье
Тяжелое… его ты видишь, нимфа,
Но сладкий сон меня не обнимал
До утренней зари… И мрак печальных
Мне высылал детей… тогда… Они
У моего садились изголовья
Безмолвные… иль, руки над кострами
Озябшие согревши, исчезали.
И я двоих запомнил и потом
Их узнавал. В серебряных сединах
Я старика запомнил: телом был
Как уголь он. Но с ним являлась дева
Белее вас, о нимфы, с золотой
Тяжелою волнистою косой…

С волнистою и золотой, как я…

Тс… с…

И иногда часами у костра,
Беззвучною обмениваясь речью,
Те призраки играли в кости — страх
Охватывал мне сердце-то не кости,
То уголья горячие в их пальцах
Краснели и дымились… и старик
Дрожащей их хватал рукой, а дева
Мне, плача, простирала руки… Верно,
Обманывал ее старик, и видел
На пальцах я у ней ожогов след,
И ей хотел помочь я… И метался.
Она ж, ломая руки, исчезала.

Безумный сон больного, страшный сон!

О, если бы все это только сном,
Одним обманом было, ореада…

Но слушай… Я женат был… день один
Я был женат на златокосой Диве.
Без выкупа мне царь Деионей
Поверил дочь.
Он только двадцать семь
Моих кобыл в залог огнистокрылых…
Оставил у себя… Царь алчен был,
И глух, и стар. На золото одно
Потухшие зеницы разгорались.
Дрожавшая, не рукоять меча
Рука сжимать любила, только деньги.
Двух раз зайти над Дивою моей
В Гиртоне не успело солнце, видим
Со свитой тесть явился. В сединах
Душистых и одеждою пурпурной
Согбенные покрывший рамена.
О, он не дочь горел тогда увидеть,
А сундуки гиртонские открыть
И выкуп взять бессчетный.

Выкуп точно
Он получил, и с л ихвою…

Царю
Велел я яму вырыть за порогом
Глубокую, и тлеющих углей
Туда рабы костер ввалили целый,
Золою их засыпав и ковром
Душистым их застлав из веток ели.
Почету рад, на ветви царь вступил,
Но, пламенем охваченный и дымом,
Он вмиг исчез.
Так исчезает волк,
Что овцами полакомиться думал
И в западню попал.

О ужас! ужас!