Александр Островский. - Красавец мужчина

Окоемов.И чтоб утопилась?

Лупачев.О нет! До этого не дойдет. Как они мужей ни любят, а любовь к жизни в них сильнее.

Окоемов.Ну, так для того, чтоб она к тебе бросилась?

Лупачев.Ну, уж это как она знает. Если она не глупа, так будет счастлива, и тебе жалеть ее будет нечего.

Окоемов.Признайся! Ты ее любишь?

Лупачев.Это до тебя не касается.

Окоемов.Ты за нее сватался, и тебе отказали?

Лупачев.Положим, что и так; что ж из этого?

Окоемов.Да ведь я ее ограбил, и я же ее отталкиваю; ведь я не разбойник. Нужно же мне успокоиться хоть на том, что она не останется без поддержки, не будет в крайней нищете. (Хватает себя за голову.) Впрочем, что ж я! Когда я разбогатею, я ей возвращу все, что отнял у нее.

Лупачев.Да, если позволят тебе безотчетно распоряжаться деньгами. А если будет строгий контроль?

Окоемов.Ах, ведь вот меня счастье, богатство ожидает, а все-таки мне невыносимо скверно… Так скверно, что… кажется…

Лупачев.Ну, философия началась. Пойдем в кабинет, там Пьер и Жорж; нас четверо, сядем играть в винт и развлечемся.

Окоемов.Погоди! (У двери.) Паша!

Входит Паша.

Окоемов, Лупачев и Паша.

Окоемов.Паша! Не принимать никого.

Паша.Слушаю-с…

Окоемов.Принять только Федора Петровича, если он придет.

Паша.Они придут-с. Они каждый день ходят.

Окоемов.Так ты ему скажи, что меня дома нет, а дома только барыня, что я уехал на охоту с Никандром Семенычем и не ворочусь до завтра. Так и людям скажи. А мы сядем играть в карты и запремся, чтоб нам не мешали.

Паша.Слушаю-с (Уходит.)

Окоемов (взглянув в окно) . А вот и Олешунин. Легок на помине. Кажется, я не ошибся. (Прислушивается.) Нет… Вот уж он в передней… разговаривает с Пашей. Идем!

Окоемов и Лупачев уходят в кабинет. Входят Олешунин и Паша.

Олешунин и Паша.

Олешунин.Доложите барыне.

Паша.Сейчас доложу-с. (Уходит.)

Олешунин.Наконец! (Смотрит в зеркало и поправляется) Впрочем, что же наружность? Это вздор. (Рассматривает волосы.) Конечно, при всей моей скромности я не могу себе отказать во многих достоинствах… ну, там… ум и прочее… но любопытно, что собственно во мне ей понравилось?

Входит Зоя.

Олешунин и Зоя.

Зоя (потупляясь и шепотом) . Вы получили мое письмо?

Олешунин (целуя руку Зои, шутливо) . А разве вы писали? (Серьезно.) Нет, я шучу. Получил.

Зоя (потупясь) . Мне совестно вам в глаза смотреть.

Олешунин.Нет, что же… я этого ожидал… Рано или поздно это должно было случиться.

Зоя.Но все-таки… как хотите… я замужняя женщина… я не должна была открывать своих чувств.

Олешунин (с важностию) . Отчего же? Конечно, ваше письмо в руках какого-нибудь фата… это другое дело… А я серьезный человек.

Зоя.Вы не удивились… садитесь, пожалуйста. (Садится на кресло.)

Олешунин.Помилуйте! Чему же удивляться? (Очень свободно садится на диван.) Я себе цену знаю, Зоя Васильевна. Ведь где же этим господам Пьерам и Жоржам понять меня! Оттого они и позволяют себе разные глупые шутки. Но я на них не претендую; они слишком мелки. Вот теперь посмотрели бы они на меня!

Зоя.Ах, что вы говорите! Вы подумайте! Ведь у меня муж… Наша любовь требует тайны.

Олешунин.Да, тайны, тайны. Помилуйте, разве я не понимаю… Только ведь обидно… Я в секрете, в самом глубоком секрете буду таить… Но за что же такие шутки, когда… вот меня любят… Ведь вы меня любите?

Зоя.Какой вы холодный человек!

Олешунин.Кто холодный? Я? Нет, извините… я вас люблю… я даже очень, очень люблю…

Молча и сконфуженно смотрят друг на друга.

Зоя (шепотом) . Федя!

Олешунин (растерявшись) . А? Что? Федя… да… (Стараясь быть развязным.) Нет, вот что, Зоя… Если б теперь вдруг… луна и там… вдали пруд… (С пафосом.) Какое блаженство!

Зоя.Да зачем нам луна? Нет, ты лед, ты лед! (Встает с кресла и бросается на шею Олешунину.) Федя, я люблю тебя, люблю…

Олешунин.И я, Зоя, и я… Зоя, ручку!… Нет, знаешь, Зоя, все-таки любовь… в волшебной обстановке. Это прелесть… Знаешь… когда вся природа ликует…