Виктория Токарева - Вместо меня

Трал (добродушно). Ладно тебе злиться… Хрен с ним, с дедушкой. Пусть живет. Вижу, он теперь тебе как родственник.

Дима.Ошибаешься…

Трал.Ты вот что… Если денег не будет давать, ты мне скажи, я из него вытрясу.

Дима.Не стоит…

Трал.Как знаешь. Мне сейчас вот что интересно — ты вроде в театре разбираешься? Расскажи, какие там ходы-выходы?

Дима.Тебе-то зачем?

Трал.Надо. Хочу оставить свой след в искусстве.

Три такси проносятся по дороге. В головной машине, кроме водителя, четверо в кожаных куртках. Бритый наголо на переднем сиденье ведет неторопливый разговор с водителем.

Бритый.И что там теперь в этом имении?

Шофер (преувеличенно доброжелательно). А ничего там нет, одни разваленные стены! Ума не приложу, чего там делать?… Вот могли бы посетить нашу церковь, очень красивая, или, например, баню…

Дорога идет вдоль реки, поэтому видно, как к пристани подходит теплоход.

Бритый.И кто же там жил, в этом имении?

Шофер.А кто его знает?… Буржуи какие-то, помещики. Никто уж не помнит.

Вереницу такси обгоняют три новеньких джипа.

Бритый (глядя им вслед). Богатеет провинция!

В переднем джипе рядом с водителем расположился желчного вида мужчина в кепке, со следами бессонной ночи на лице.

Мужчина.Не нравится мне это все… Развалины, собачье говно под ногами, как в дешевом кино. И девка его не пришла на рентген… (Смотрит на такси в зеркальце заднего вида.) И эти туристы с фотоаппаратами, тошнит от них.

Шофер.Шеф, если что не так, все разнесем к чертовой матери!

Мужчина.Тебе бы только разнести!.. Козел!

Впереди виднеются контуры усадьбы.

Бизнесмен с двумя телохранителями ступает на дощатую пристань. В его руках — металлический чемоданчик. Бормоча про себя молитвы и незаметно крестясь, он шагает в сторону усадьбы. Трал следует за ним на расстоянии, с внешней беспечностью разглядывая живописные окрестности. Постепенно туристы разбредаются кто куда. На опустевшей пристани остаются только Дима и старик в кресле. Старик смотрит на остатки усадьбы, стоящей на холме. В глазах старика поблескивают слезы.

Старик.Здесь все другое, я иначе представлял этот дом. Может быть, не идти туда?…

Дима (злорадно). Ну уж нет! Вы пойдете туда как миленький. Вы должны получить то, что хотели.

Старик.Я боюсь.

Дима (безжалостно). Что ж… Посмотрим, что время сделало с вашим детством.

Дима толкает кресло, и ровным шагом они двигаются к усадьбе. Узкая тропинка бежит среди кустов репейника, приближаясь к обломкам каменных стен. Старик молчит.

Дима.Ну что, узнаете каждую тропинку? Можете с закрытыми глазами пройти по комнатам? Чувствуете запахи кухни? Слышите шум самовара на веранде, жужжание пчел над блюдечком с медом на обеденном столе?…

Старик.Прекратите!

Дима (поворачивает его в разные стороны). Смотрите! Вот оно, ваше прошлое! Не нравится? Признаться, мне тоже! Жалкое, убогое прошлое, над которым вы пускали слюни сорок лет подряд. И что получается в итоге? Смешная вещь — ничего у вас нет! Вы прожили бессмысленную, полную дешевых трюков жизнь, оставшись под конец ни с чем — одно светлое воспоминание превратилось в грязную помойку!..

Они уже идут между облупленных стен — когда-то это было двором усадьбы.

Дима.Вы так цените свою жизнь, так носитесь с ней, так дрожите над каждым мгновением — и все ради чего? Чтобы наслаждаться несчастьем других!

Старик.Вы не должны быть таким жестоким.

Дима останавливает коляску, склоняется над стариком, лицом к лицу.

Дима.Ах вот как! Жестокость — это не то, что я к вам испытываю. Я вас ненавижу так, как человек вообще способен ненавидеть. Я мог бы вас убить здесь, прямо сейчас, и — видит Бог — не испытывал бы жалости. Вы — исчадие ада, и я счастлив, что говорю вам это. Вы превратили меня в ничтожество, в холуя, и я не знаю, как мне теперь жить. Вы отняли у меня любимую женщину, превратив мою жизнь в забаву, в анекдот! И вы говорите, что я — жесток?..

Старик (неожиданно улыбается). Я ценю ваш пафос. С удовольствием продолжу этот разговор… Потом. А сейчас позвольте мне побыть в тишине.