Владимир Набоков - Человек из СССР

Кто?

Да вот эта…

Ах, эта… Да, кажется. Впрочем, она живет одна.

(У телефона.) Какая гадость! Неужели он это сказал? (Смеется.) Что? Ты должна кончать? Кто тебе там мешает говорить? Ах, понимаю, понимаю… (Певуче.) Ауфвидерзээйн.

(Марианне.) А вы говорили недолго. Я думал — будет дольше.

(Марианне.) Двадцать копеечек с вас. Спасибо. Это мой первый заработок сегодня.

(Кузнецову.) Почему же вы думали, что выйдет дольше?

Хотите выпить что-нибудь?

Вы что — принимаете меня за барышню при баре?

Барбарышня.

Не хотите — не надо. (Таубендорфу.) Коля, значит, — до завтра. Не опаздывай.

(Кузнецову.) Погодите. Сядемте за тот столик. Так и быть.

Огромный зал не вмещал грандиозного наплыва публики.

Знаете что, Федор Федорович, потушите, голубчик, большой свет. Только лишний расход. (Он садится в плетеное кресло у стойки и без интереса просматривает газету. Потом задумывается, раза два зевает.)

(Подходит к столику на авансцене, у которого сели Марианна и Кузнецов.) Что прикажете? Вина, ликёру?

Все равно. Ну, скажем, шерри-бренди.

Странно: мне Ольга Павловна никогда ничего не рассказывала про вас.

И хорошо делала. Вы завтра вечером свободны?

А вам это очень интересно знать?

В таком случае я вас встречу ровно в десять часов, в холле гостиницы «Элизиум». И Люлю притащите. Я буду с Таубендорфом.

Вы с ума сошли.

И мы вчетвером поедем в какое-нибудь резвое место.

Нет, вы совершенно невероятный человек. Можно подумать, что вы меня и мою подругу знаете уже сто лет. Мне не нужно было пить этот ликёр. Когда я так устаю, мне не нужно пить ликёр. А я ужасно устала… Эти съемки… Моя роль — самая ответственная во всем фильме. Роль коммунистки. Адски трудная роль. Вы что, — давно в Берлине?

Около двух часов.

И вот представьте себе, — я должна была сегодня восемнадцать раз, восемнадцать раз подряд проделать одну и ту же сцену. Это была, конечно, не моя вина. Виновата была Пиа Мора. Она, конечно, очень знаменитая, — но, между нами говоря, — если она играет героиню, то только потому, что… ну, одним словом, потому что она в хороших отношениях с Мозером. Я видела, как она злилась, что у меня выходит лучше…

(Таубендорфу, через плечо.) Коля, мы завтра все вместе едем кутить. Ладно?

Как хочешь, Алеша. Я всегда готов.

Вот и хорошо. А теперь…

Барон, найдите мою сумку, — я ее где-то у телефона посеяла.

Слушаюсь.

А теперь я хочу вам сказать: вы мне очень нравитесь, — особенно ваши ноги.

(Возвращается с сумкой.) Пожалуйте.

Спасибо, милый барон. Пора идти. Здесь слишком романтическая атмосфера. Этот полусвет…

(Встает.) Я всегда любил полусвет. Пойдемте. Вы должны мне показать дорогу в пансион Браун.

А ваша шляпа, господин Кузнецов?

Не употребляю. Эге, хозяин задрыхал. Не стану будить его. До свидания, Федор Федорович, — так вас, кажется, величать? Коля, с меня сколько?

Полторы марки. Чаевые включены. До завтра, Марианночка, до завтра, Алеша. В половине девятого.

А ты, солнце, не путай. Я сказал — в восемь.

Кузнецов и Марианна уходят.

(Приподымает край оконной шторы, заглядывает.) Удивительная вещь — ноги.

Тише, не разбудите старикана.

По-моему, можно совсем потушить. И снять этот плакат. Вот уж напрасно я постарался. Цы-ган-ский хор.

(Зевает.) Х-о-ор. Да, плохо дело. Никто, кажется, не придет. Давайте, что ли, в двадцать одно похлопаем…