Александр Ермак - Пьесы и пьески

– Он, он – мой ребенок…

Лора:

– Ваш ребенок?

Майк:

– Твой, наш ребенок?

Эндрю:

– Этого не может быть.

Евгения:

– Очень, очень может быть. У вас ведь есть с собой фотография ваших родителей?

Эндрю:

– Конечно (достает портмоне) Вот матушка, отец, Шарлотта…

Евгения рассматривает:

– Ну, Шарлотта меня не интересует. Хотя какое знакомое лицо… Где-то я ее уже видела…

Эндрю:

– Наверное, у нас в конторе. Она часто ко мне заходит.

Евгения возвращает фотографию Шарлотты:

– Впрочем, не важно. Бог с нею. Посмотрите внимательно на фотографию отца, матери, на себя в зеркале и на меня. На кого вы больше похоже? На своих приемных родителей или на свою родную (всхлипывает) мать?

Эндрю рассматривает фотографии, Евгению, себя в зеркале:

– Глаза… Нос… Губы…

Лора, Виктор, Майк тоже рассматривают фотографии, Эндрю, Евгению:

– Глаза… Нос… Губы…Да, здесь ничего похожего… А вот здесь явно родственная линия… Гены, никуда не попрешь…

Евгения:

– Гены, сыночек, гены…

Майк:

– Евгения, но как, как это может быть? Нет, этого не может быть…

Евгения:

– Может. И это было… Это сейчас я поднабралась ума-разума и разбираюсь в людях, недобросовестных поставщиков за пол километра чувствую. А когда-то я была абсолютно молода и глупа… Представьте себе – я влюбилась в рэп-музыканта. Он играл такое, знаете, с восточным уклоном. И тогда он был безумно популярен. А сейчас, сейчас никто не вспомнит его имени. Ведь уже тогда, когда мы были вместе, он начал экспериментировать с различными, как он говорил, творческими стимуляторами. И постепенно, постепенно сошел со сцены. Где он сейчас? ( пожимает плечами ) Может, умер от передозировки наркотиков. Может, превратился в пропитанного алкоголем зомби. А может быть гниет в тюрьме за драку или растление несовершеннолетних. Не важно, что с ним сейчас. Но когда я в него влюбилась, он еще был чертовски здоров. Чертовски здоров, и чертовски красив – эти глаза, Эндрю, ( указывает на его глаза ) это его глаза. И вся фигура – вылитый он. Скажи честно, тебя не тянет покурить травку?

Эндрю:

– Нет.

Лора:

– Меня, кажется, да.

Евгения:

– А набить кому-нибудь физиономию?

Эндрю:

– Нет.

Виктор тихо:

– Все-таки очень хочется.

Евгения:

– Заняться любовью с двумя или тремя девушками?

Майк тихо:

– Я не против.

Эндрю:

– Нет, только не это. Я люблю Шарлотту… ( тихо ) и кажется рэп… с восточным уклоном… «Хари-кришна, хришна-хари…»

Евгения облегченно вздыхает:

– Слава богу, ты унаследовал только лучшие его качества. И, надеюсь, мои… Я так любила тебя. Помню твои крошечные пальчики, твои губки, сосущие мою грудь… Какое сладкое чувство…

Лора:

– Какое сладкое чувство… И вы отказались от любимого ребенка?

Майк:

– Как ты могла?

Эндрю:

– Почему?

Евгения:

– Конечно, сама я бы никогда так не поступила. Но родители, они считали такую беременность позором, и моим, и их собственным. Они мечтали о добропорядочном женихе, за которого не было бы стыдно перед соседями и партнерами по бизнесу, который я в последствии унаследовала. В общем, они устроили так, что я родила без огласки. Это был мальчик. И его тут же отдали в приют.

Лора:

– Собственного ребенка…

Виктор:

– …отдать в приют.

Майк:

– Тебе было тяжело…

Эндрю:

– Вы, вы страдали?

Евгения Эндрю:

– Не то слово, мой мальчик. Я приходила в приют каждую неделю. Эндрю, я смотрела на тебя на прогулках. На твои первые шаги. На твои глаза, ищущие свою мать. Я смотрела на тех, кто приходит выбирать себе детей. Я была так рада, когда тебя усыновила пара адвокатов. Это были приличные люди. Они могли обеспечить тебе будущее. И я поняла, что твоя жизнь сложится. Я тебе больше не нужна… И я думала: выйду замуж, рожу еще ребенка, а может не одного, и забуду о тебе. Посвящу себя своей официальной семье. И я встретила Майка. Я родила двоих детей – у тебя есть два брата.

Эндрю:

– Два брата… Я всегда мечтал о том, чтобы иметь хотя бы одного брата или сестренку. Чтобы играть с ними, заботиться о них. Но родители говорили, что им не под силу поставить на ноги двоих или троих детей. А на самом деле, значит, дело в другом. Они просто не могли иметь детей. И усыновили меня. И скрывали от меня правду, чтобы я рос, жил как в настоящей семье. Как в настоящей семье…