Август Стриндберг: Соната призраков

Старик. Все эти прекрасные качества существуют не более как в вашем воображении. Он совсем не то, чем кажется!

Полковник. Ну, а кто же – то, чем кажется?

Старик (отпрянув). Верно! Но Бенгтсона придется прогнать.

Полковник. Вы намерены распоряжаться в моем доме?

Старик. Да! Поскольку мне принадлежит все, что тут есть – мебель, шторы, посуда, шкаф с бельем… и еще кое-что!

Полковник. Что именно?

Старик. Все! Все, что тут есть, – мое! Мое!

Полковник. Хорошо! Пусть ваше! Но дворянский герб мой и доброе имя остаются мне!

Старик. Как бы не так. (Пауза.) Вы не дворянин!

Полковник. Стыдитесь!

Старик (вынимая бумагу) . Прочтите эту выписку из дворянской книги и убедитесь, что род, имя которого вы носите, вот уже сто лет как угас.

Полковник (читает). Я, разумеется, слышал какие-то слухи, но ведь я ношу имя своего отца… (Читает.) Верно; верно… я не дворянин! Даже этого мне не остается! Стало быть, я снимаю свой перстень с печаткой. Верно! Он ваш. Берите его!

Старик (берет перстень). Итак – продолжим! Вы никакой и не полковник!

Полковник. И не полковник?

Старик. Да! Вы когда-то добровольно служили в чине полковника у американцев, но после войны на Кубе и преобразования армии все прежние чины упразднены [3].

Полковник. И это правда?

Старик (опускает руку в карман) . Не угодно ли убедиться?

Полковник. Нет, не надо! Но вы-то кто такой и по какому праву сидите тут и разоблачаете меня?

Старик. Сейчас увидите! Что же до разоблаченья… знаете ли,

кто вы такой?

Полковник. И вам не совестно?

Старик. Снимите-ка волосы да поглядитесь в зеркало, только заодно выньте зубы, да сбрейте усы, да велите Бенгтсону расшнуровать ваш железный корсет, и тогда посмотрим – не обнаружится ли в результате некий слуга, который был когда-то прихлебателем на одной кухне…

Полковник тянется к звонку на столе, но Старик хватает его за руку.

Не прикасайтесь к звонку, не зовите Бенгтсона, не то я его арестую… А вот и гости… Успокойтесь же, и давайте снова разыгрывать наши прежние роли.

Полковник. Но кто вы? Я узнаю ваш голос, взгляд…

Старик. Напрасно допытываетесь, лучше молчите и подчиняйтесь!

Студент (входит, кланяется полковнику). Господин полковник!

Полковник. Рад видеть вас у себя, молодой человек! Все только и говорят, как благородно вы вели себя во время катастрофы, и я за честь почитаю принимать вас в своем доме…

Студент. Господин полковник, мое скромное происхождение… Ваше славное имя, ваш знатный род…

Полковник. Позвольте представить – кандидат Аркен-хольц, директор Хуммель… Не желаете ли, господин кандидат, поздороваться с дамами, а я бы пока окончил разговор с директором…

Студент идет в комнату с гиацинтами. Видно, как он скромно стоит там и разговаривает с фрекен.

Превосходный молодой человек, музыкален, поет, пишет стихи… Будь он дворянин и нам ровня, я бы ничего не имел против… да…

Старик. Против чего?

Полковник. Чтобы моя дочь…

Старик. Ваша дочь! Кстати, почему она всегда там сидит?

Полковник. Если она дома, она сидит в комнате с гиацинтами. Такая уж у нее странность… А вот и фрекен Беата фон Хольштейнкруга… прелестная особа… имеет ренту, вполне достаточную для ее положения и ее запросов…

Старик (про себя). Моя невеста!

Невеста – седая и слабоумная на вид.

Полковник. Фрекен Хольштейнкруга – директор Хуммель…

Невеста кланяется и садится. Входит Знатный господин, с загадочным видом, в трауре.

Барон Сканскорг…

Старик (в сторону, не вставая) . Кажется, это он воровал бриллианты… (Полковнику.) Зовите Мумию, и вся компания будет в сборе.

Полковник (в сторону комнаты с гиацинтами). Полли!

Мумия (входя). Попка-дуррак!

Полковник. Не позвать ли молодежь?

Старик. Нет! Не надо молодежи! Пощадим их…

Все молча усаживаются в кружок.

Полковник. Я прикажу подать чаю?

Старик. К чему? Чаю никто не любит, и незачем нам лицемерить.

Пауза.

Полковник. Тогда давайте разговаривать?

Старик (медленно, то и дело умолкая). Г оворить о погоде, которую мы сами видим, осведомляться о здоровье, про которое всем и без того известно? Я предпочитаю молчанье, тогда слышны мысли и видно прошлое; молчанье не скроет ничего… что скрывается за словом; на днях я читал, что различие языков пошло от стремленья первобытных племен скрывать друг от друга свои секреты; каждый язык, стало быть, – шифр, и тот, кто отыщет ключ, поймет сразу все языки мира; а можно разгадывать тайны и без ключа, и особенно, когда надо доказать отцовство. Доказательство на суде – это совсем другое; ложные показания двух свидетелей составят вполне удовлетворительное доказательство, если только совпадут; но к тем делам, на которые я намекаю, не подпускают свидетелей, сама природа наделила человека чувством стыда, и оно побуждает нас скрывать то, что должно быть сокрыто; но бывает, мы невольно попадаем в такие положения, порой благодаря чистейшему случаю, – и вдруг тайное становится явным, спадает с мошенника маска, изобличается негодяй… (Пауза, все молча переглядываются.) Как тихо стало! (Долгая пауза.) К примеру, здесь, в почтенном этом доме, в прелестном кругу, где соединились красота, образованность и богатство… (Долгая пауза.) Все мы, тут сидящие, знаем, кто мы такие… не правда ли? Об этом и говорить нечего… и вы знаете меня, хоть изображаете неведение… А в той комнате сидит моя дочь, моя, и это вы знаете тоже… Она наскучила жизнью, сама не понимая причин, но она увяла в этом воздухе, насыщенном обманом, грехом и фальшью… и я искал для нее друга, подле которого она могла бы ощутить тепло и свет, излучаемые благородными делами… (Долгая пауза.) Вот зачем я проник в этот дом: вырвать плевелы, раскрыть грех, подвести итог, чтобы молодые начали жизнь заново в этом доме, который я им дарю! (Долгая пауза.) А теперь я разрешаю разойтись всем по очереди и по порядку; того, кто останется, я велю схватить! (Долгая пауза.) Слышите, как тикают часы – точно твердят смертный приговор! Слышите? Вот сейчас они пробьют, и тогда срок настал – уходите, но не раньше. Сперва они предупредят. Да! Слышите? Часы вот-вот ударят. И я вот-вот ударю. (Стучит костылем по столу.) Слышите? (Пауза.)