Николай Погодин - После бала

Кременской. Вот о чем. (Подал записку.)

Людмила. При чем я? Девушка…

Кременской. Ты скрыла от девушки. Ты вдвойне оскорбила ее. Ты мне моих ребят береги, Людмила.

Людмила. Что я сделала?

Кременской. Ты понимаешь, что Маша уже не знает своего поля, своего двора. Ты понимаешь, как должна быть устроена душа этого человека?

Людмила. Это не по существу, Николай. Это пустяки, мы помиримся.

Кременской. Зачем вообще-то скрывать?

Людмила. Не нравится? Я не хочу, не могу и не буду продолжать. К чорту! Устраивай мне переезд в район, и будем жить вместе. Николай, дорогой мой Николай, — вместе!.. Ты представь!

Кременской. Представлял. Эх, чорт, действительно плохо! Дважды два — три, как говорят у вас. Кстати, твой отец с Тимофеичем очень дружен?

Людмила. Николай!

Кременской. Да. Представлял я все, моя Людка… (Поцеловал.) Разве место здесь обниматься? Но не выходит наше дело. Нельзя перед самым севом снять с участка агронома-комсомолку и посадить в район.

Людмила. Да, нельзя. Мучительно, но верно. И о Машиной душе ты верно говорил. У тебя всегда все верно… Знаешь что, Николай?..

Кременской. Не знаю.

Людмила. Этого нельзя говорить в глаза, но тебе можно. Ты приедешь, распушишь всех нас… а как здорово после этого себя чувствуешь! Это даже мужики говорят. Я очень люблю тебя, Колька!

Кременской. Ну вот, и разоружила.

Людмила. Скажи, когда вы отца от председательства освободите?

Кременской. И не думаем.

Людмила. Это надо сделать. Как ты не понимаешь, что он неправильно используется? Он прекрасно знает экспортное дело, его зовут в другую организацию. Наконец, по-человечески, ему в тягость работать. Он уже пожилой…

Кременской. А в партии — молодой. Пусть проявляется. Вообще папы-мамы… Оставим этот разговор. Выговор мы ему опубликуем. Мне надоело.

Людмила. Николай, не надо выговор. Я прошу — не надо!

Кременской. Папа?

Людмила. Да. Отец. Какого чорта ты смеешься?.. Я, кроме отца, никого из родных не знала. Хорошо — у тебя дюжина братьев и сестер. В любви к отцу я не вижу ничего отрицательного.

Кременской. Опять любовь! Меня любишь, Машу любишь, папу любишь. Универмаг чувств.

Людмила. Грубый ты… бессердечный.

Кременской. Чорт его знает, может быть, со стороны я грубый, не знаю. Кто как видит. Приезжай под выходной день, поговорим на эти темы. Ждать? А то пойду в два кино.

Людмила. Жди. Со мной пойдешь в два кино.

Кременской поцеловал ее, ушел.

В доме Маши. Маша одна, пишет.

Маша. Не может этого быть, чтобы наш Адам Петрович стал против колхоза! Это я уже чересчур переборщила. Товарищ Кременской нас очень хорошо учил, что если бывают сомнения… Нет, так про Адама Петровича писать в газету невозможно… Но какие же сомнения? Ездил на сад гулять, и не один раз, первый друг Тимофеича — и ничего не знал? Как же… Нет, надо лучше всего пойти сейчас же и еще посоветоваться с Дудкиным. Тут я одна заблужусь в мыслях. (Одевается.)

Вбежала Людмила.

Людмила. Что он наговорил! Что он наплел! И как его покрыли, как его высмеяли — и кто? Наши комсомольцы, деревенские парни!

Маша. А ты не волнуйся… Ты все скрываешь. Вчера вечером ходила заплаканная.

Людмила. Маша, милая Маша! Может быть, только ты мой единственный друг.

Маша. А то кто же?

Людмила. Ты да еще…

Маша. Это само собой.

Людмила. Матери нет дома? Пойди запри дверь, чтоб не вошли.

Маша ушла.

Как высмеяли отца! Какую ахинею он плел о посевной кампании! Срам, глупость, чушь! Неужели он глуп, просто глуп, как все глупые?

Маша (вошла) . Если бы ты считала меня за такую же большую да не скрывала от меня…

Людмила. А ведь мы с тобой, Маша, вместе выросли. Десять лет назад яблоки в сад воровать вместе ходили.

Маша. Отчего ты сама не своя? Мать говорит, что нынче есть не стала.

Людмила. Не в этом дело… Маша, дай мне честное слово, что все, что я тебе скажу, останется у нас в доме, как в родной семье. Это наше дело. Дай мне честное слово.

Маша. Даю честное слово.

Людмила. Я не доверяю своему отцу. Вчера утром я повезла его осматривать поля и разозлилась на него. Я ему говорю об опытах, о показательном поле твоей бригады, я загорелась… и вот вижу, что ему наплевать и на мои опыты и на твое показательное поле. Я разозлилась на него впервые в жизни и сказала ему, что это безобразие. Я стала ругаться, просто ругаться, впервые в жизни, с ним. Я обиделась, у меня подступили к горлу слезы…