Фридрих Горенштейн: Бердичев

Виля. Я ничего не проповедую… Я скорей не проповедую, а исповедую… Я считаю, что покуда не будут восстановлены внутренние связи, не могут быть сломаны многовековые внешние загородки. Это все самообман… А только когда будут сломаны внешние загородки, взойдет над нами и над народами, среди которых мы жили обособленно веками, взойдет общее солнце, и мы вместе позавтракаем крашеными пасхальными яйцами с мацой…

Овечкис. Да, не ожидал, что вы человек таких взглядов… Мне всегда был чужд национализм… Но я надеюсь, что в Москве мы побеседуем менее сумбурно… Вот моя визитная карточка… Всего доброго.

Злота. Вы уже уходите?

Овечкис. Пора… Всего доброго… (Уходит.)

Рахиль. С этим ты тоже поругался? Что он тебе оставил за картонка? (Читает.) «Овечкис Авнер Эфраимович, доцент…» Духота в паровозе…

Злота. Почему он поругался? Я еще такого человека не видела… Ты же слышала, что этот доцент о Виле самого лучшего мнения… Он пришел и такое про тебя тут рассказывал, он говорит, что ты в Москве большой человек и он специально пришел с тобой познакомиться… Он таки умный человек?

Виля. Он идиот…

Злота. Идиот? Как это идиот, когда здесь написано: доцент?.. Что значит идиот? Он о тебе такого хорошего мнения, а ты говоришь на него: идиот… Ты и Рахиль таки похожи.

Рахиль. Мы таки с Вилей похожи… Это у Злоты все хорошие… Этот Овечкис приехал несколько лет назад, но я не хотела ему напомнить… Ин ди вайсе эйзеленх… В белых брючках… Да… Эпес а вейдел… Это какой-то хвост… Слышишь, это второй Макзаник, хоть он пишется «доцент»… На Макзаника тоже говорят, что он инженер, а что он кончил?.. Он кончил в уборной и знает, извините за выражение… Что я, не понимаю?.. Для того, чтоб писать стихи, надо кончить какие-нибудь хорошие институты, а он кончил Бердичевский техникум…

Злота. Ай, идут они все к черту… Давай включим телевизор и будем пить хороший чай с хорошими коржиками, с вареньем и пирогом… Хочешь чай?

Рахиль. Что ты его спрашиваешь? Конечно, он хочет… Этот телевизор я взяла в рассрочку… Когда они тут жили, так Миля не давал Злоте смотреть телевизор.

Злота. Ты же хочешь поменять квартиру и опять вместе с ними жить…

Рахиль. Ай, моя сестра, чтобы ты мне была здорова… Я железная, что я тебя терплю… Буду я с ними жить или не буду, еще посмотрим. Ты ж понимаешь, я люблю Милю… Виля, ты помнишь, как в 47-м году Миля стал здесь в дверях (поднимается, становится в дверях) и сказал (меняет голос под Милю): «Теперь понятно, куда мои деньги идут. На кормление тетушки и племянника…» (Опять садится к столу). Ты помнишь? Ты тогда маленький был… Ой, вэй з мир…

Злота. Рухл, дай спокойно попить чаю. Миля теперь сильно изменился к лучшему.

Рахиль. Да, он изменился… Он должен лежать парализованный и спрашивать, что делается на улице. (Смеется.) Слышишь, он и Рузя неделями не разговаривали между собой… Сейчас они пришли вместе, а на прошлой неделе они не разговаривали… Они не разговаривают, а спят вместе. (Смеется.)

Злота. Какой он ни есть, а Рузя его любит.

Рахиль. Ой, ди шмоте кер цы дым тухес… Слышишь, Виля, эта тряпка от этой задницы… Если я скажу, так это сказано… Здесь лет восемь назад был праздник в День Победы… Так Маматюк, что он уже лежит в земле, пусть себе лежит на здоровье, так этот Маматюк начал кричать, что в братской могиле лежат все нации, кроме жидов… Так я ему дала — «жиды», он синий стал… Тогда Овечкис, что он приходил сейчас спорить с тобой, и Бронфенмахер, что он хотел носить через меня помои, и Быля, что она дует от себя, сказали на меня, что я скандалистка…

Злота. Давай лучше смотреть телевизор… Слушай, этот артист что-то так кричит…

Рахиль. Когда этот артист приходит домой, так ему болит в горле. Правда, Виля? Ой, это тяжелая работа…

Злота. Что это за передача, Виля?

Виля. Это Шекспир… Гамлет…

Злота. Смотри, какая рыба на столе?.. (Смеется.)

Рахиль. Ах, я б кушала кусок рыба.

Злота. Как это все составляют? Наверно, выкручивают себе голову. (Смеется.)

Рахиль. Хорошая каструля… Тебе эта передача нравится, Виля?