Альфред Де Мюссе - Лоренцаччо

Герцог.Довольно, дорогая, довольно.

Маркиза.О, когда эта страница закроется, когда несчастный садовник-поденщик нехотя придет поливать жалкие маргаритки, посаженные вокруг могилы Алессандро; когда бедняки смогут весело дышать воздухом неба и больше не увидят мрачного метеора твоей власти, парящего в нем; когда они заговорят о тебе, покачивая головой; когда вокруг твоей могилы они начнут считать могилы своих родных, уверен ли ты, что твой последний сон будет безмятежен? Ты не бываешь в церкви и думаешь только о податях, а уверен ли ты, что вечность глуха ко всему и что в страшную обитель мертвых не проникает ни один отголосок жизни? Знаешь ли ты, куда уносит ветер слезы народов?

Герцог.У тебя хорошенькая ножка.

Маркиза.Выслушай меня; ты ветреный, я знаю, но ты не злой; нет, клянусь богом, ты не злой, ты не можешь быть злым. Ну, постарайся принудить себя, подумай минуту, одну лишь минуту о том, что я сказала тебе. Разве во всем этом нет правды? Разве я уж так безумна?

Герцог.Все это мне приходило в голову, но что же дурного я делаю? Я не хуже моих соседей; право же, я лучше папы. Ты своими речами напоминаешь мне Строцци, а ты знаешь, что я их терпеть не могу. Ты хочешь, чтобы я поднял восстание против кесаря; дорогая моя, кесарь — мой тесть. Ты думаешь, что флорентинцы не любят меня, а я убежден, что они меня любят. Но, черт возьми, если ты и права, чего же мне, по-твоему, бояться?

Маркиза.Ты не боишься своего народа, но ты боишься императора; ты убил и обесчестил сотни граждан и думаешь, что если ты надел кольчугу, то этого достаточно.

Герцог.Довольно! Не будем говорить об этом.

Маркиза.Ах, я разгорячилась, я говорю не то, что хочу сказать. Друг мой, кто не знает, что ты храбр? Ты так же храбр, как прекрасен; виной твоих дурных поступков твоя молодость, быть может, — эта пылкая кровь, что течет, как огонь, в твоих жилах, палящий зной, который нас гнетет. Умоляю тебя, не дай мне погибнуть безвозвратно; мое имя, моя бедная любовь к тебе да не будут начертаны на скрижалях позора. Правда, я женщина, я если красота — все для женщины, то найдется немало женщин лучше меня. Но скажи мне, неужели у тебя ничего, ничего нет здесь? (Указывает рукой на его грудь.)

Герцог.Что за демон! Сядь-ка сюда, малютка.

Маркиза.Да, да, я признаюсь в этом, я честолюбива, и не ради себя, но ради тебя! Ради тебя и моей дорогой Флоренции! О боже, ты свидетель моих страданий!

Герцог.Ты страдаешь? Да что с тобой?

Маркиза.Нет, я не страдаю. Слушай, слушай! Я вижу, тебе скучно со мной. Ты считаешь минуты, ты отворачиваешься; не уходи; может быть, я вижу тебя в последний раз. Выслушай меня! Я говорю тебе, что Флоренция называет тебя своей новой чумой и что нет хижины, где бы твой портрет не был прибит к стене ножом, который вонзается тебе в сердце. Пусть я безумна, пусть завтра ты меня возненавидишь, не все ли мне равно! Ты будешь это знать!

Герцог.Горе тебе, если ты хочешь играть моим гневом!

Маркиза.Да, горе мне! Горе мне!

Герцог.Другой раз — если хочешь, завтра утром — мы можем увидеться и поговорить об этом. Не сердись, если сейчас я тебя оставлю — я должен ехать на охоту.

Маркиза.Да, горе мне! Горе мне!

Герцог.Но почему? Ты мрачна, как сама преисподняя. И к чему, черт возьми, ты вмешиваешься в политику? Ну, право же, тебе так идет твоя маленькая роль — роль женщины, настоящей женщины! Ты слишком набожна, — это пройдет. Помоги-ка мне одеться; мое платье в таком беспорядке.

Маркиза.Прощай, Алессандро.

Герцог целует ее. Входит кардинал Чибо.

Кардинал.Ах! Простите, ваша светлость, я думал, сестра моя одна. Я так неловок; я должен просить прощения. Умоляю вас извинить меня.

Герцог.Да что вы хотите этим сказать? Полно, Маласпина, тут так и чувствуется священник! Разве вам подобает видеть такие вещи? Пойдемте-ка, пойдемте; черт возьми, какое вам дело до этого?

Уходят вместе.

Маркиза (одна, держит перед собой портрет мужа). Где ты теперь, Лоренцо? Уж полдень миновал, ты гуляешь по террасе перед высоким каштаном. Вокруг тебя пасутся твои тучные стада; твои работники обедают в тени; лужайка в лучах солнца сбрасывает белую пелену пара; деревья, окруженные твоими заботами, благоговейно шепчутся над головой своего старого хозяина, а под сводами наших длинных аркад эхо почтительно повторяет звук твоих спокойных шагов. О мой Лоренцо! Я утратила сокровище твоей чести, последние годы твоей благородной жизни стали по моей вине достоянием насмешки и сомнения; ты больше не прижмешь к своей броне сердце, достойное твоего сердца; и трепетной рукой принесу я тебе твой ужин, когда ты вернешься с охоты.