Луиджи Пиранделло: Генрих IV

Ариальдо и Бертольдо уходят через первую дверь справа.

Ди Нолли. Ну, мы уходим. (Выходит вместе с Фридой в дверь слева.)

Доктор (к Ландольфо). Надеюсь, он отнесется ко мне хорошо, когда я буду Гуго Клюнийским?

Ландольфо. Очень хорошо. Будьте спокойны. Монсиньора всегда здесь принимали с большим уважением. И вы тоже будьте спокойны, синьора маркиза. Он помнит всегда, что после двух дней ожидания на снегу только благодаря вам двоим его, почти окоченевшего, впустили во дворец Каноссы к папе Григорию Седьмому, который не хотел принимать его.

Белькреди. А я?

Ландольфо. А вы почтительно держитесь в стороне.

Синьора Матильда (возбужденно, очень нервно). Лучше бы вы ушли.

Белькреди (тихо, раздраженно). Вы очень взволнованы…

Синьора Матильда (гордо). Я такая, как всегда! Оставьте меня в покое!

В ходит Бертольдо с костюмами.

Ландольфо (увидев его). Вот и костюмы! Эту мантию – маркизе.

Синьора Матильда. Подождите, я сниму шляпу. (Снимает шляпу и передает ее Бертольдо.)

Ландольфо. Отнеси ее туда. (Потом маркизе, показывая жестом, что хочет надеть ей на голову герцогскую корону.) Вы разрешите?

Синьора Матильда. Боже мой, неужели здесь нет зеркала?

Ландольфо. Есть там. (Указывает на дверь слева.) Если синьора маркиза хочет сама…

Синьора Матильда. Да, да, лучше я сама. Дайте сюда, я сейчас надену.

Берет шляпу и выходит с Бертольдо, который несет мантию и корону. В это время доктор и Белькреди старательно надевают рясы бенедиктинцев.

Белькреди. По правде сказать, я никогда не думал, что мне придется изображать бенедиктинца. Да, скажу я вам, это сумасшествие стоит изрядных денег.

Доктор. Да, как и многие другие безумства…

Белькреди. Когда можешь тратить на это доходы с родового имения…

Ландольфо. Да, синьор. У нас есть полный набор костюмов той эпохи, превосходно изготовленных по старинным образцам. Это моя обязанность: я обращаюсь к лучшим театральным костюмерам. И это обходится недешево.

Синьора Матильда входит в мантии и в короне.

Белькреди (восхищаясь ею). Великолепно! Поистине царственный вид!

Синьора Матильда (при виде Белькреди разражается смехом). О боже мой, лучше снимите рясу! Вы невозможны! Вы похожи на страуса, одетого монахом!

Белькреди. Посмотрите лучше на доктора.

Доктор. Ничего… ничего…

Синьора Матильда. Нет, вы выглядите не так уж плохо, доктор. А вы, Белькреди, просто смешны.

Доктор (к Ландольфо). Значит, здесь бывают большие приемы?

Ландольфо. Случается. Иногда он приказывает, чтобы явился тот или другой персонаж, и тогда нужно, чтобы кто-нибудь согласился сыграть его роль. Даже женщины…

Синьора Матильда (обиженно, хотя и хочет скрыть это). А! Даже женщины?

Ландольфо. Раньше, да… Многие…

Белькреди (смеясь). Великолепно! В костюмах? (Показывая на маркизу.) Вроде нее?

Ландольфо. Ну, знаете, женщины из тех, которые…

Белькреди. Которые соглашаются? Я понял. (Лукаво, маркизе.) Смотрите, это становится для вас опасным.

Открывается вторая дверь справа, и появляется Ариальдо.

Ариальдо (делает знак прекратить все разговоры в зале. Потом объявляет торжественно). Его величество – император!

Входят сначала двое слуг, которые располагаются у подножия трона; потом между Ордульфо и Ариальдо, которые почтительно держатся немного позади, появляется Генрих Четвертый. Ему около пятидесяти лет. Он очень бледен, наполовину седой. На висках и на лбу у него волосы белокурые благодаря бросающейся в глаза краске, положенной весьма неумело; на щеках, среди трагической бледности, два красных пятнышка, как у кукол, тоже очень заметных. Поверх королевского платья на нем надета одежда кающегося, как в Каноссе. В глазах – пугающая, нервная сосредоточенность, контрастирующая с одеждой, говорящей о чисто показном смирении и раскаянии, – потому что он считает это унижение незаслуженным. Ордульфо несет императорскую корону, Ариальдо скипетр с орлом и державу с крестом.

Генрих Четвертый (кланяясь сначала синьоре Матильде, потом доктору). Мадонна… Монсиньор… (Смотрит на Белькреди, готов ему поклониться, но потом оборачивается к Ландольфо, который к нему подошел, и спрашивает у него недоверчивым шепотом.) Это Петр Дамианский?

Ландольфо. Нет, ваше величество, это клюнийский монах, сопровождающий аббата.

Генрих Четвертый (снова вглядывается в Белькреди со все возрастающим недоверием и, видя, что тот оборачивается нерешительно и смущенно к синьоре Матильде и доктору, точно спрашивая у них совета, выпрямляется и кричит). Это Петр Дамианский! Напрасно, отец мой, вы смотрите на герцогиню! (Внезапно обернувшись к синьоре Матильде, точно желая предотвратить опасность.) Клянусь вам, клянусь вам, мадонна, что я переменился по отношению к вашей дочери. Признаюсь, что, если бы он (указывая на Белькреди) не пришел ко мне с запрещением от папы Александра, я развелся бы с ней. Да, нашелся человек, который готов был благословить развод за сто двадцать имений, – епископ Майнцкий (смотрит на немного смущенного Ландольфо и тотчас же продолжает), но я не должен сейчас дурно говорить о епископах. (Почтительно оборачивается к Белькреди.) Я благодарю вас, поверьте, благодарю вас теперь, Петр Дамианский, за это запрещение! Вся моя жизнь полна унижений: моя мать, Адальберт, Трибур, Гослар и теперь – эта ряса, которую вы на мне видите. (Внезапно меняет тон и говорит в сторону, как человек, который репетирует свою роль.) Неважно! Ясность мысли, зоркость, сдержанность и терпение в тяжкую минуту! (Потом оборачивается ко всем и говорит с печальной серьезностью.) Я умею исправлять свои ошибки и смиряюсь даже перед вами, Петр Дамианский. (Делает глубокий поклон и остается склоненным перед ним, затем, точно охваченный неясным подозрением, которое в нем сейчас зародилось и заставляет его как бы против воли говорить угрожающим тоном.) Если только не вы распространяете гнусные слухи, будто моя святая мать Агнеса была в незаконной связи с епископом Генрихом Аугсбургским!