Александр Островский - Том 3. Пьесы 1862-1864

Ну, вот и ладно.

А! Да и Гриша здесь!

Ступай-ка в кухню,
Да и ложись на печку; там теплее.

Прощайте!

Божий человек. Лет с восемь
Тому, к нам в город он еще ребенком
Пришел и сел на паперти церковной.
Откуда, кто такой — никто не знает,
Должно быть, сирота бездомный. Мало
И говорит, и только церковь любит.
Ест что дадут, спит где укажут. Разум
Нехитрый у него, а богомолен:
Пристанет к богомольцам, да и бродит
По всем обителям. В Москву ходил,
И в Киев, и к ростовским чудотворцам.
Прослышал он про разоренье наше,
И слабый ум в нем больше помутился;
Еще он тише стал, еще святее,
И все сбирается куда-то, денег
Все на дорогу просит. И за мной
Он следом ходит и в глаза мне смотрит,
Как будто он прочесть в них хочет что-то
Иль ждет чего. А спросишь, так молчит.
Неразговорчив он; вот разве вспомнит
Про красоту обителей святых,
Тогда разговорится и представит,
Как вочию, и красоту лесов,
И гор, и рек широких. Все бы слушал!
И умный не расскажет так, как он.

Медку пожалуйте, честные гости!

У нас так все с хозяйки начинают.

Нет, батюшка, уволь! Пила довольно.

Неволить не могу, я не указчик
В чужом дому.

Уж просим обо всей!

Григорий… Как по отчеству, не знаю…

Петрович был.

Покорнейше прошу!

Уж мне-то пить ли?

Пей!

Оно как будто
Нескладно мужику-то?

Не осудим!

Желаю здравствовать на многи лета!

Кузьма Захарьич!

Больше не просите!

Ну, как угодно.

Вот и наши идут.

Здорова ли ты здесь?

Кажись, здорова.

Тебе вперед.

Не местом, человеком.

Послушать бы теперь, Кузьма Захарьич,
Твоих речей. Сладка твоя беседа.

Да речь-то у меня одна все, Марфа
Борисовна.

Ее-то нам и нужно.

Ну, так начнем! Москва разорена?

Разорена.

Так ей и оставаться?

Как можно!

Что ты!

Сохрани Господь!

Москва нам корень, прочим городам?

Известно, корень. Что и говорить!

А если корнем основанье крепко,
Тогда стоит и древо неподвижно;
А корени не будет — прилепиться
К чему?

Ну, что уж!

Господи помилуй!

Москва — кормилица, Москва нам мать!

Кормилица и мать.

Родная мать.