Михаил Веллер - Баллада о бомбере (сборник)

— Закурить по разу на всех, ребята. Премия. Теперь можно.

Все разом оживленно загалдели, вертя самокрутки из заботливо сложенных квадратиков старой пожелтевшей газеты, когда проводник сделал жест рукой:

— Цыц! Тихо!..

И в полутьме все расслышали далекий немецкий говор.

— Всем — на месте, — приказал Данила и передернул затвор автомата. — Я пойду на разведку.

Он бесшумно исчез в кустах. Остальные с напряжением вслушивались, переглядывались. И вдруг раздался смех, русская родимая ругань и откуда-то из-за зарослей голос Данилы закричал:

— Эй, ребята! Вали сюда, все в порядке! Давай-давай!

Тревога оказалась напрасной: наши бойцы конвоировали группу пленных немцев. Двое немцев что-то не поделили между собой и принялись препираться, — их и услышал проводник.

— Ну, вот и пришли мы, — сказал проводник, когда бойцы угостились его табачком и посмеялись над их страхами. — Теперь — к месту, ребята.

Через два часа их маленький обоз окликнул часовой:

— Стой! Кто идет?

— Свои идут, — прогудел проводник. — Раненые партизаны вышли с временно оккупированной территории.

— Старший — ко мне. Остальные — на месте. — Часовой был по виду совсем мальчишка и действовал строго по уставу.

С сопровождающим их сержантом они подошли вскоре к штабу полка. Командир, усталый майор, покрутил ручку полевого телефона, вызывая особый отдел дивизии:

— Из тыла вышли ко мне. Да, партизаны. Погоди, тут еще один, говорит — сбитый летчик, из концлагеря бежал. Да. Хорошо. Есть.

И усталый майор внимательно посмотрел на Гривцова:

— Тебя отправлю в особый отдел — на проверку. Там все расскажешь. Вы, — кивнул он проводнику, — устраивайтесь пока, утром будет распоряжение насчет раненых.

Гривцов повернулся к Даниле:

— Ну, спасибо, ребята.

— Пожалуйста, — ухмыльнулся Данила. — Давай, скоро опять летать будешь! Вдруг еще и свидимся после войны…

Оба они прекрасно знали, что свидятся — вряд ли… На войне почти любая разлука — это навсегда… Да жива надежда.

Проводник погладил свою бороду, пожал руку Гривцову, лошади натянули постромки — и партизаны исчезли: раненые — чтоб вскоре попасть в госпиталя, а после — кто в армию, на фронт, кто — на тыловую работу, отвоевав свое на этой беспримерной войне.

— Садись, не стой, — майор кивнул Гривцову на самодельный табурет. — Давно сбили тебя?

— Товарищ майор, — Гривцов сглотнул от волнения, — тут наши дня три назад не выходили?

— А что? Знакомые там у тебя?

— Так точно.

— Кто?

— Девушка. Радистка. Была такая? Темноволосая, невысокая?

— Была, — утвердительно кивнул майор. — Подруга?

— Жена, — сказал Гривцов, со странным чувством слушая свой голос, произнесший вслух это слово.

— Дела… — сказал майор.

— Где они сейчас? — спросил Гривцов, прекрасно зная, что на этот вопрос майор ответить не в состоянии.

— Попробуй в особом отделе узнать, — посоветовал майор. — Сам понимаешь — откуда мне знать, куда такие группы по возвращении направляются. Ну, сейчас дам тебе сопровождающего, пойдешь в дивизию.

Ночью Гривцов сидел в землянке начальника особого отдела дивизии и, пересиливая дремоту, пересказывал свою длинную и причудливую историю. Особист спокойно кивал.

— Так как же ты все-таки, капитан, в плен-то попал, а? — спросил он наконец.

— Раненый, — снова сказал Гривцов. — Пистолет перезаряжал, еще одна обойма была, а они добежали, ну и… прикладом по голове.

— А бежал как?

— На бензовозе, — Гривцов снова пересказал этот эпизод. — Стоп, — вспомнил он, хлопнув себя по лбу, и достал из кармана сложенную вчетверо бумагу — «сопроводительное письмо» командира партизанского отряда.

Особист дважды прочитал «сопроводиловку» и заметно смягчился:

— Так ты и попартизанить успел?

— Немножко, — скромно сказал Гривцов, не вдаваясь в подробности — как они стреляли из миномета наугад по домику охраны.

Особист закурил «Казбек» и вынес решение:

— Отправлю тебя завтра в армейскую контрразведку. А там уже направят тебя куда надо. А что ты сидишь как на иголках? Спросить что хочешь?

Гривцов попытался объяснить, что ему очень-очень нужно узнать, где можно найти радистку из группы, которая вышла из немецкого тыла несколько дней назад.

— А вот в контрразведке армии, может, что и узнаешь. А вообще — не мальчик, сам понимаешь — знать это тебе не положено. Да и мне, честно говоря, тоже не положено.

Но ничего нового не узнал Гривцов и в армии… Все, что он мог сделать — это написать письмо на номер полевой почты, где сообщал сведения о себе, и обещал, как только его положение определится, сообщить и свою полевую почту. И оставалось ему гадать: застало ли Катю письмо, или она уже на новом задании, или ее перевели куда-нибудь, и чья-то равнодушная рука поставит на его письмеце казенное «Адресат выбыл», и — ищи ветра в поле…