Эльфрида Елинек: Гора мертвецов

Природа покоится. Гроза разворачивается и снова обращается против нас, а ведь мы только что попрощались с ней и надеялись не увидеться так скоро. Неприятная встреча, отраженная на поверхности исхлестанного пруда. Ведь этот покой в лесах и в облаках — не конец движения. Скорее, оно только начинается. Природа возникает в движении. Мы — ее середина. Мы — ее средство заставить померкнуть свечение вокруг. Мы вооружены намеками на нашу экзистенцию. Она распыляет нас, как аэрозоль, на волосы и ботинки, чтобы мы, пьяные от самих себя, все-таки были под защитой. В то же время мы разрываем воздух, мы — такой крупный скот, что не можем спастись от собственного дыхания. В движении яд. Мы включаемся в познание, а познанное материализуется, и мы собираем его в свои сети, метр за метром, минута за минутой. Наши походы в гости были заменены кино-, видео- и фотоаппаратами. Лишь благодаря этому возникаем мы, приходим в гости ранним утром, ведь мы же хотим провести день с пользой, а в это время наши соски уже теребят. Мы как толпа! Мы сбиваемся в кучу! В народной музыке, или как там еще ее называют, старухи вытряхивают себя из подарочных мешков своих тел, до тех пор, пока не растекутся лужами под своими сиденьями, а потом, раскачиваясь, подтанцовывают к циллертальским бабникам. Наши экскурсии становятся все более организованными, только для того чтобы мы могли дезорганизовать собой природу. К образу каждый из нас подходит человеком цельным, а отходит — образованным. Однако всегда подразумевается отражение так называемой реальности, мы воображаем ее и кажется, что мы вывели ее на свет. Мы — это Здесь. Ужас нашего внезапного появления уже давно готовился в якобы успокоенном мире. И теперь все рушится. Мы жалуемся на дыры в слоях атмосферы, но мы все еще безжалостно запихиваем в себя бывшее — то, что раньше было Природой. Сок стекает у нас по подбородку, по подборке домашнего видео. Ведь мы верим, что так вносим в наш род животное начало, войну. Отростками этого рода мы колотим своих партнеров. И тем глубже загоняем себя в отчужденность. Слепое пятно [2] Слепое пятно — медицинский термин, означающий имеющуюся в глазе здорового человека область на сетчатке, не чувствительную к свету. животной природы должно одним ударом выбить нас из пресного бытия. Мы приспосабливаем природу к себе, мы превращаем ее в себя, чтобы она соответствовала нам. Мы приносим в дом свежесть, закупоренную в бутылке. Присоседиться на халяву — вот наша истинная ценность! Природа обязана нам своим приходом, мы же обязаны ей тем, что нам позволено прийти, чтобы перепрыгнуть с одного берега ручья на другой. Пойдемте же туда и будем скорбеть в речных долинах, где они строят электростанции! Им нельзя делать этого. И только в нашей скорби возникает она — Природа, она по-настоящему просыпается только при мысли о том, что скоро наступит конец. Мы, юные пионеры природы, уладим с ней все наши дела. Только после смерти она начинает жить. А что, разве подобное еще никому не удавалось? Разве сама Его смерть не стала началом нашей жизни? Что говорит Бог? И почему? Потребность в природе — стремление к бесполезному? Эта скорбь увлекает нас в потерянное, присвоенное нами: в нашу давно обреченную землю? В таком состоянии она принадлежит нам больше, чем целой и невредимой. В ней мы потеряем себя, но все-таки это будет большее везение, чем в тот раз, когда мы купались, а нас приберегли на потом, и мы выплыли — смогли без страха раскинуться на солнышке. Мы хорошо приспособились к потере, потому что нужда объединяет. В наших стенаниях растет Чувство Собственности, и для чужой нужды нет места. Эти деревья, этот засохший кустарник, эти мертвые жабы — они нужны нам! Будь они в безопасности, их бы и видно не было, и мы не обращали бы на них никакого внимания! Мы больше не одни, мы чувствуем себя частью Большего — нам это нравится. Мы можем спасать и придавать Разрушенному новый облик. Наш облик! Мы не отходим далеко, чтобы ничего больше не менялось. Теперь мы лучше следим за собой. Мы — защитники реки. Мы — речные стрелки! Мы — в процессе прибытия, но мы никогда не прибудем. Потому что наше прибытие должно всегда ожидаться. Мы — спасители, желающие быть во всем одновременно. Уютно укутавшись в свою причастность, они сидят здесь, под бронебайковыми одеялами против разрушителей, их выколачивают палками, от них поднимается пыль, и они поют под гитару. Нарушают своими голосами тишину в эфире. У них никогда не возникает необходимости перевести дыхание. А потом приказанное появляется на экране, которым они заслоняют природу, чехлы природы. Словно резинки, они вдевают себя в Величие ландшафта и не отпускают его от себя. Повисли мертвые трусы. Они встречаются друг с другом: «Свет, камера, мотор!», — чтобы явить себя во всей красе и славе и взять у себя интервью. Когда становится достаточно светло, включается камера, с помощью которой они вписывают себя в жизнь. Перед ними, как торбы, держат микрофоны, и они жалуются в свет и в пустоту — туда, где им лучше бы исчезнуть. Прежде чем свет ослабнет и скорбно вернется в самого себя. Вот они уже снова появляются перед домашним банком, мясным прилавком телевизора. Потому что Природа не хочет видеть ИХ! Поэтому им приходится смотреть на самих себя. Но сейчас светает. И познанное становится чувством. Каждому свое, не так ли? И каждый скрывает от соседей свой счет чувств, с которого уже давно снимает проценты. Каждый делает это по-своему, закрывает листом белой бумаги, запятнанным позором, но заметным уже издалека. Мы громко возвещаем о себе: мы, в центре Европы. На самом деле наши познания не доросли до реальности, но мы можем выполнять функции ее палачей.