Владимир Дэс - Колбаса

ПРОЛЕТАРИИ. Так ведь есть хочется.

ПАЛ ПАЛЫЧ (торжественно). У нас кто не работает, тот не ест.

ПРОЛЕТАРИИ. Это мы знаем. Но у нас начальника нет, а без начальника мы работать не можем. Давно разучились. Нам бы начальника, хоть какого, хоть бы самого завалящего.

ПАЛ ПАЛЫЧ. А ваши куда подевались?

ПРОЛЕТАРИИ. Поразбежались по митингам, по думам, все чего-то голосуют да против чего-то там протестуют.

ПАЛ ПАЛЫЧ. А сюда зачем пришли?

ПРОЛЕТАРИИ. Нам бы начальника, который бы научил нас. Что делать надо. Мы пришли, чтобы вы нам его дали.

Пролетарии, напуганные неожиданным начальственным гневом, пулей вылетают из кабинета.

ЗОЯ (равнодушно взглянув на вылетающих). Что вы там наговорили, олухи?

ПРОЛЕТАРИИ (почесывая бока). Мы только попросили начальника нам дать.

ЗОЯ. Сразу видно – темнота. (Говорит четко, разве что не по слогам.) Здесь никогда никому ничего не дают, не давали и давать не будут. Кто вас сюда послал?

ПРОЛЕТАРИИ (хором). Да тут один. Что же нам теперь делать? Куда идти?

Пролетарии, потоптавшись у входа и поняв, что никому они не нужны, кланяясь, уходят. Слышны обрывки фраз из их разговора: «Опять обманули… зря только водку отдали… а есть как хочется… пойдем и правда телевизор смотреть, как в Мексике капиталисты загнивают», уходят.

ЗОЯ (достает из-за чулка купюру, данную ей Пал Палычем, рассматривает ее со всех сторон, мнет, трет, нюхает, рассуждая). Может, фальшивая? ( Смотрит на свет.) Да нет, вроде, без Ленина, значит, настоящая. ПАЛ ПАЛЫЧ (продолжает названивать друзьям-приятелям). Федя, тебя еще не сняли? Хе-хе, ну так скоро снимут… Меня? Меня нет, Не снимут, никогда уже. Я врос… Куда? В кресло, в свое родное кресло. Навечно.

В это время в приемную входит группа молодых современных парней и девушек в красных, желтых, голубых пиджаках, ярких галстуках и строгих прическах. Они по-деловому начинают двигать мебель, звонить по Зоиному телефону, разговаривать между собой, не обращая внимания на Зою: «Да пришли. Сейчас все перепишем… Лизинг… фьючер… моржа… дисконт… здесь все надо менять… Пахнет, как в погребе». Один заглядывает в кабинет к Пал Палычу, прислушивается, как тот хвалится по телефону, что он врос, и сообщает своим: «Этот старый пень аж от страха в свое кресло врос… А указ о снятии где?..отдайте его вон этой» (и кто-то из них показывает на Зою, застывшую на месте, безмолвную и напуганную, прижавшую к груди какой-то журнал).

Потом несколько молодых людей проходят в кабинет Пал Палыча: «Все, папаша, отсиделся, отвоевался, пора освободить помещение».

ПАЛ ПАЛЫЧ. Как?! Меня нельзя! Я не могу! Как же мое кресло?

МОЛОДЫЕ ЛЮДИ. Не можешь без кресла, значит, освобождаем вместе с креслом. ( И начинают отодвигать его вместе с креслом.)

Зоя от криков вскакивает, но, видя, что никто на эти крики не обращает внимания, и все так же продолжают по-деловому двигать и переставлять мебель, опять садится на свой стул, закрывает лицо руками: что-то будет?

Звучит траурная музыка Бетховена.

Занавес.

Бар. Звучит музыка Юрия Лозы.

За стойкой бармен трясет шейкером. Несколько столиков.

За одним Художник, Ева и Чижиков пьют водку.

За другим – спиной к зрителям сидит Убийца, он пьет пиво.

За третьим – молодые люди, современные бизнесмены, пьют «колу».

У входа в ливрее швейцара стоит Сумасшедший.

ХУДОЖНИК (бармену). Человек, еще по одной.

Бармен разливает и несет.

ЧИЖИКОВ. Ну, что выставка, успешна?

ХУДОЖНИК. Класс! Три картины загнал. Теперь гуляем.

ЧИЖИКОВ. Вот и хорошо. Значит, Ева моя?

ХУДОЖНИК. Ты что?! У меня же запой начинается. Кто за мной ухаживать будет?

ЧИЖИКОВ. А Фикус?

ХУДОЖНИК. Хамло твой Фикус. Я его в музей сдал. Так что теперь мне без Евы опять никак нельзя. (По-отечески гладит Еву по голове.)