Бернард Шоу - Святая Иоанна (Хроника в шести частях с эпилогом)

Если Сократ был так наивен в свои семьдесят лет, то можно себе представить, как наивна была Жанна в свои семнадцать. Но если Сократ, обладавший даром убеждения, воздействовал на людские умы постепенно и мирно, то Жанна, начиненная энергией, воздействовала на людей физически, бурно и насильственно. Потому, очевидно, Сократа и терпели так долго, а Жанну уничтожили прежде, чем она вышла из отроческого возраста. При этом у обоих колоссальные способности сочетались с искренностью, отчего бешеная неприязнь, жертвами которой они пали, была совершенно неоправданна и поэтому для них самих непостижима. Наполеон тоже обладал колоссальными способностями, но не был наделен ни их искренностью, ни бескорыстием и поэтому не питал никаких иллюзий относительно характера своей популярности. Когда его спросили, как мир воспримет его смерть, он ответил: «Вздохнет с облегчением». Но для гигантов духа, не испытывающих ненависти к своим ближним и отнюдь не намеренных причинить им вред, очень трудно уразуметь, почему ближние их ненавидят и хотят уничтожить. Хотят не только из зависти — оттого, что чужое превосходство ранит самолюбие, — но и из смиренного чистосердечного страха перед ними. Страх толкает людей на любые крайности, а страх, внушаемый существом высшего порядка, загадочен, и рассеять его доводами рассудка невозможно. Он настолько непостижим, что становится невыносимым, когда нельзя предполагать или гарантировать доброжелательство и моральную ответственность этого высшего существа, — другими словами, когда оно не имеет официального статуса. Узаконенное, установленное обычаем превосходство Ирода и Пилата, Анны и Кайафы внушает страх, но страх объяснимый, с достаточно измеримыми последствиями, которых можно избежать, — страх благотворный и спасительный, — такой страх выносить можно. А вот загадочное, вселяющее страх превосходство Христа исторгает вопль «Распни его!» у всех, кому не дано постигнуть его доброжелательность. И, таким образом, Сократ выпивает цикуту. Христос повисает на кресте, а Жанна сгорает на костре. Наполеон же, хоть и кончает жизнь на Святой Елене, по крайней мере умирает в своей постели. Да и многие наводящие страх, но вполне понятные и узаконенные мерзавцы умирают естественной смертью во всей славе земных своих царств, тем доказывая, что куда опаснее быть святым, нежели завоевателем. Те, кто сочетают в себе обоих, как, например, Магомет и Жанна, делают открытие, что святого спасет только завоеватель и что поражение и плен означают мученичество. Жанну сожгли, и ни один из ее соотечественников и пальцем не шевельнул, чтобы спасти ее. Соратники, которых она привела к победе, и враги, которых она разбила и опозорила, король французский, которого она короновала, и король английский, чью корону она сбросила в Луару, — все были одинаково рады избавиться от нее.

Коль скоро результата, достигнутого Жанной, может добиться и низменное ничтожество, и великая возвышенная душа, нужно разобраться — кто же из двух действовал в данном случае. После тщательного и добросовестного судебного разбирательства современники решили дело не в ее в пользу, а отмена вердикта двадцать пять лет спустя, хотя и имела вид реабилитации Жанны, в сущности, лишь подтвердила законность коронации Карла VII. И только внушительное и единодушное суждение потомков — высшим воплощением его стала канонизация Жанны — аннулировало наконец первоначальный процесс и поставило ее судей перед судом, который пока что значительно более несправедлив, чем их суд над нею.

Процесс реабилитации, каким бы липовым он ни был, как-никак представил достаточно свидетельств, способных убедить всех благоразумных скептиков в том, что Жанна не была ни мегерой, ни шлюхой, ни колдуньей, ни богохульницей, идолопоклонствовала не больше, чем сам папа римский, и не делала ничего дурного, кроме того что воевала, носила мужскую одежду и отличалась дерзкой отвагой. Более того, она была добродушна, непорочна, очень благочестива, очень воздержанна (мы бы назвали ее пищу аскетической — хлеб, смоченный в дешевом вине, которое во Франции все равно что питьевая вода), очень доброжелательна и, хотя была храбрым и стойким солдатом, не терпела распущенного языка и распутного поведения. Она взошла на костер, не имея ни единого пятна на совести, если не считать излишней самонадеянности или, как тогда говорили, самовозвеличения, которые ее туда и привели. Поэтому было бы напрасной тратой времени доказывать сейчас, что Жанна из первой части хроники времен Елизаветы о Генрихе VI (состряпанной, как предполагают, Шекспиром) из ура-патриотических соображений грубо клевещет на Жанну в заключительных сценах. Грязь, которой ее забросали, уже отвалилась полностью, так что современному писателю нет нужды отмывать от нее Жанну.