Бальзаминова. Неужли, матушка, вправду? Слышишь, Миша?
Бальзаминов. Говорите что хотите, я умер,
Красавина. Много он маху давал, а теперь попал – под самое под правое крылышко.
Бальзаминова. В последнее-то время, знаете ли, много с нами таких несчастных оборотов было, так уж мы стали очень сумнительны.
Красавина. Да что тут сумлеваться-то! Хоть завтра же свадьба! Так он ей понравился, что говорит: «Сейчас подавай его сюда!» Ну сейчас, говорю, нехорошо, а завтра я тебе его предоставлю. «А чтоб он не сумлевался, так вот снеси ему, говорит, часы золотые!» Вот они! Отличные, после мужа остались. Ну, что, ожил теперь?
Бальзаминов (вскакивает) . Ожил! Ожил! Давай их сюда! (Берет часы.) Что ж это, маменька, я вас спрашиваю?
Бальзаминова. Это тебе за долгое твое терпенье счастье выходит.
Красавина. А ты помнишь наш уговор? Ты на радостях-то не забудь!
Бальзаминов. Ты просила две?
Красавина. Две.
Бальзаминов. Ну, так вот ты знай же, какой я человек! Маменька, смотрите, какой я человек! Я тебе еще пятьдесят рублей прибавлю.
Красавина. Ишь ты, расщедрился! Ну, да уж нечего с тобой делать, и то деньги.
Бальзаминов. Маменька, уж вы теперь смотрите за мной, как бы со мной чего не сделалось. Батюшки мои! Батюшки мои! (Прыгает от радости.) Я теперь точно новый человек стал. Маменька, я теперь не Бальзаминов, а кто-нибудь другой!
Красавина. Давай пляску сочиним на радости!
Бальзаминов. Давай! А вы, маменька, говорили, что я сделать ничего не умею! А ты говорила, что я дурак!
Красавина. Я, брат, и теперь от своих слов не отступлюсь.
Бальзаминова. А ты, Миша, не обижайся! Пословица-то говорит, что «дуракам счастье». Ну, вот нам счастье и вышло. За умом не гонись, лишь бы счастье было. С деньгами-то мы и без ума проживем.
Бальзаминов. Еще бы! На что мне теперь ум? A давеча, маменька, обидно было, как денег-то нет, да и ума-то нет, говорят, А теперь пускай говорят, что дурак: мне все одно.
Красавина. А то вот еще есть пословица. Ты долго за невестами ходил?
Бальзаминов. Долго.
Красавина. А пословица-то говорит: «За чем пойдешь, то и найдешь».
Бальзаминова. И то, матушка, правда.
Бальзаминов (Красавиной) . Ну, давай плясать! Становись!
Сваха становится в позу.
Впервые пьеса была опубликована в журнале «Время», 1861. №9.
Комедия «За чем пойдешь, то и найдешь» была, видимо, закончена Островским в первой половине августа 1861 года. Она является последней частью трилогии о Бальзаминове.
Отсылая новое свое произведение в Петербург Ф. М. Достоевскому для напечатания в журнале «Время», драматург писал:
«Милостивый государь, Федор Михайлович. Посылаю Вам пьеску, которую обещал для Вашего журнала. Нездоровье помешало моей работе, и я кончил ее позже, чем желал бы. Когда прочтете эту вещь, сообщите мне в нескольких строках Ваше мнение о ней, которым я очень дорожу. Вы судите об изящных произведениях на основании вкуса: по-моему, это единственная мерка в искусстве. Вы меня крайне обяжете, если выскажете свое мнение совершенно искренно и бесцеремонно» (т. XIV, стр. 89–90) .
Достоевский ответил драматургу 24 августа 1861 года:
«Вашего несравненного «Бальзаминова» я имел удовольствие получить третьего дня… Что сказать Вам о Ваших «сценах»? Вы требуете моего мнения совершенно искреннего и бесцеремонного. Одно могу отвечать: прелесть. Уголок Москвы, на который Вы взглянули, передан так типично, что будто сам сидел и разговаривал с Белотеловой. Вообще, эта Белотелова, девица, сваха, маменька и, наконец, сам герой, – это до того живо и действительно, до того целая картина, что теперь, кажется, у меня она вовек не потускнеет в уме… из всех Ваших свах Красавина должна занять первое место. Я ее видал тысячу раз, я с ней был знаком, она ходила к нам в дом, когда я жил в Москве лет десяти от роду; я ее помню» («Ф. М. Достоевский, Письма», ГИЗ, 1928, стр. 306) .
Достоевский организовал у себя чтение пьесы и об интересных для автора впечатлениях слушателей также сообщал в письме:
«…Некоторые из слушателей и из слушательниц вашей комедии уже ввели Белотелову в нарицательное имя. Уже указывают на Белотелову и отыскивают в своей памяти девиц Пеженовых» (там же) .
Неудачно сложилась театральная судьба «Женитьбы Бальзаминова». Островский просил заведующего репертуарной частью петербургских императорских театров П. С. Федорова принять его новую пьесу «так же благосклонно, как и все прежние» (т. XIV, стр. 89). Но истинное отношение к драматургу со стороны этого чиновника-администратора, как и вообще театрального начальства, бывшее и прежде далеко не благосклонным, теперь обнаружилось открыто – Литературно-театральный комитет, состоявший в большинстве из недоброжелателей Островского, рассмотрев пьесу, постановил: «Не одобряется к представлению». Как тяжело воспринял писатель это оскорбительное постановление, видно из его письма от 26 октября 1861 года, адресованного тому же Федорову:
Читать дальше