Михаил Загоскин - Благородный театр

Так что же!
По-моему, дурак и шут — одно и то же.

Да что он говорил с тобой?

Какой-то вздор.
О роле мне твердил, как будто б я актер,
Да это ничего — из этих слов лишь видно,
Что вовсе он дурак, а вот что, брат, обидно,
Что я теперь и сам попался в дураки.

Попался! Как?

А что? Чай, скажешь пустяки?
Вот этот глупый шут и тот, сударь, находит,
Что дядю своего племянник за нос водит,
А дядя-то ведь я!

Охота ж о пустом
Так долго толковать. Да дело не о том:
Зачем приехал ты?

Зачем? Чтоб изъясниться,
Ты это знаешь сам.

Эх, братец! Торопиться
Не должно бы.

Я ждал и так четыре дня,
И буду ждать еще?

Да выслушай меня!
Не лучше ль подождать, и, выбрав час свободный

Чтоб я, премьер-майор и дворянин природный,
Позволил над собой шутить?

С чего ты взял?..

С чего? Так слушай же! Племянник мне писал,
Что он посватался, что всё идет порядком:
Девица умная, хорошая, с достатком,
Что ей он нравится, и сам в нее влюблен,
Обласкан дядею, родными ободрен
И прочее. Вот я ну шить скорей наряды;
Домашние дела: покос, жнитво, подряды —
Бросаю всё, скачу, приехал наконец.
«Здорово, брат! Ну что? Когда же под венец?
Я мешкать не люблю и на твоем бы месте
Всё мигом повернул. Вези меня к невесте».
— «Ах, дядюшка, нельзя! Ведь Оленька больна».
— «А Любский?» — «Нездоров». — «Так Любского жена?..»
— «Могла бы вас принять, но также нездорова».
— «Помилуй, что за мор? Неужто дали слово
Все разом захворать?» — «Весь дом в постелю слег».
Ну, так и быть! Я ж сам с дороги занемог;
Так нехотя пришлось мне дома оставаться.
Сегодня, лишь успел со мной ты распрощаться,
Вдруг шасть ко мне на двор — и кто ж? Кутермина!

Матрена Савишна?

Ты знаешь, что она
Болтунья страшная.

За ней одно лишь дело:
Злословить всех.

А тут как будто онемела.
Я то, я се — молчит. Конечно, есть печаль,
Подумал я. Спросил. «Да, батюшка, мне жаль».
— «Кого, сударыня?» — «О, если непременно
Ты хочешь знать — тебя! Признайся откровенно:
Зачем ты прискакал?» — «Племянника женить».
— «Охота же себя на старости срамить!»
— «Как так?» — «Да так! Тебя с племянником дурачат».
— «Но он ко мне писал». — «Что эти письма значат!
Пустое, вздор! Его, бедняжку, завели.
Не веришь мне? Так что ж! Попробуй и вели
Узнать ему: когда его судьба решится?
А лучше и того, ступай-ка изъясниться
И Любских сам спроси». — «Спросить-то я готов,
Да только у кого? Ведь Любский нездоров,
Жена его больна, племянница в постеле».
— «Как! Любский нездоров? Неужто в самом деле?»
— «Добро б один; а то, как на смех, вся семья».
— «Давно ли, мой отец?» — «Об этом слышал я
Дня три тому назад». —«Дня три! Ах, мой создатель!
Вчерась их угощал гражданский председатель,
А нынче был у них губернский прокурор.
Ну, видишь ли теперь, что это всё подбор,
И Любские тобой как пешкою играют».
Как пешкою! Меня за пешку почитают! —
И после этого прикажешь мне молчать?
Молчать! Нет, черт возьми! Да я готов кричать
Не только здесь, везде — в Москве на лобном месте,
Что в Любских нет стыда, ни совести, ни чести,
Что братец твой...

Злодей! Что вся его семья,
Весь Любских род: все братья, сваты, кумовья,
Сестрицы, тетушки в двенадцатом колене,
Все внуки, правнуки и даже предков тени
Тобой решительно, навеки прокляты.
Довольно, кажется? Теперь спокоен ты?

Да! Смейся, брат! Куда смешно! Умора!

Мы долго продолжать не можем разговора.
Итак, прошу мне дать решительный ответ,
Но только в двух словах: ты хочешь или нет,
Чтоб Вельский был женат?

Хочу ль, чтоб он женился!
Да разве двести верст я даром прокатился?
Нет, вздор! Хоть плачь, а мне невесту подавай!