Бабушка (продолжает смеяться). Ой, уморила! Так не всё ли равно, что тогда скажут.
Зоя.Так я ж сверху всё буду слышать и краснеть, и дети, и внуки на земле краснеть будут. Ты одна. Тебе не понять, как это за своих краснеть. Тебе никто не свой.
Бабушка (резко прекратила смеяться). И что ты, Зоя, скажешь в белом платье Богу?
Зоя.Я скажу: Боженька, вот я вся твоя грешная. Суди как хошь, только суди как отдельную бабу, не как жену чью-то. Прожила я весь свой век, Сёмке прислуживая, его детям задницы подтирая, да портки его, незабвенного, стирая. А Сёмка прожил жизнь свободную и была у него просто жена. Как у всех мужиков. И не думал сроду Сёмка, что живёт он жизнь свою, и я – его. А потом ты, Боженька, Сёму к себе забрал. И проводила я его, не попрекнув ни словом. Спросила только: что ж мне делать-то теперь без тебя? Ведь не умею я без тебя жить, не привыкла, янтарный ты мой, желтобородый красавец. И знаешь, что он мне ответил?
Бабушка (хмуро). Что?
Зоя.Ты, Зойка, говорит, баба живучая. И меня вот пережила. Береги детей за меня и внукам обо мне рассказывай, когда подрастут. И заревел.
Бабушка.И умер?
Зоя.Нет, конечно, не сериал чай. Ещё с полгода умирать прособирался. А потом уж всё. Только я одни эти слова его запомнила. И слёзы эти. Себя жалел, не меня. В жизни не ревел. Всё у него хорошо было, а умирать стал – пожалел себя.
Бабушка.Глупая ты, Зоя. Это он семью жалел, а не себя. У меня отец тоже один раз только в жизни при нас заплакал. Очень сильный был мужчина, белый офицер. Так он во время гражданской не сдался, не перешёл на сторону красных. Говорил: пусть наши проиграли, но в сердце моём они всегда будут крепко сидеть в седле. И в партию не вступил. А потом когда началась… та самая война… в сорок первом папу забрали на фронт. Еды почти не было, да как-то и не хотелось. Воды накипятишь, попьешь тёпленького, вроде сытый. Денег тем паче особо не водилось, но мы старались, экономили, копили ему на сапоги. Мы хоть и малые были, а понимали. Я однажды по дороге в школу, в соседнюю деревню ходила учиться, показала одному человеку куда идти, так он мне в благодарность дал сахара несколько кусков в носовом платке. Я сахар не съела, а продала его одной однокласснице из зажиточной семьи. Деньги маме принесла. Мама обрадовалась, целовала меня с головы до ног и всё повторяла: «Ты моя! Ты моя девочка! Моя!» Не поняла я тогда этого. Папка скоро пришёл на побывку. Мы дали денег и он пошёл на базар за сапогами. И вот приходит он с базара. В дом не заходит. К воротам прислонился, за сердце держится, мы – к нему. Видим – плачет. Я никогда прежде не видела, как плачут мужчины, только мальчишки и старички. Плачет папа и говорит: «Родные мои, всё зря. Горе я в дом принёс… Украли деньги, стянули на базаре»… Так неужели ты думаешь он о себе плакал? Он о нас плакал.
Зоя.Ну, ты хватила. У тебя отец на войне героем был. И без сапог. А Сёмка-то мой чего… и войны-то не видал, как сыр в масле катался.
Бабушка.Так и ты благодаря ему не бедствовала, Зоя. Всё общее, семья у вас была. И есть. Дети его, говоришь, так это и твои дети. Грех на старости лет раздел с покойником устраивать.
Зоя.Да… ты права. Только удобно и красиво рассуждать, когда всю жизнь сама для себя жила.
Бабушка сворачивает газету, молчит.
Зоя.Ты чего? Ревёшь, что ли? Ну прости ты меня. Дура я, знаешь же. Дурой всегда была, дурой и помру. Да прости ты. Опять я на тебя кидаюсь. Чё? Встать, подойти и обнять тебя, что ли? Знаешь, не люблю я этих нежностей телячьих. Не сериал, чай. И руки в зверобое… Ой, беда. Ну сейчас-сейчас встану, раз ты такая упрямая подлюга.
Бабушка.Да не вставай. Не сердитая я.
Зоя.А молчишь чё?
Бабушка (строго, с расстановкой). Ты знаешь, Зоя, я такой жизни для себя не планировала. Просто не знала я по молодости, что это жизнь последняя. И год каждый – он в своём роде последний. И шестнадцать тебе один раз, и сорок два. Старики всегда говоря так, молодые всегда такому не верят. И я не умней других была. Только с каждым годом убеждаешься, что правы старики. Заворчишь по их и сам себе поражаешься: что ж, и я – старик, раз понимать стал. Сложилось так, Зоя. У тебя иначе. Не счастливей, не несчастнее, иначе.
Зоя.Да чего уж теперь (вытирает руки полотенцем, встает). И так неплохо ж живём. Была я молодой, не болела у меня спина, но ведь и другого чего не было. Газет вот не было. Да и молодая я боялась всё. То войны боялась, то – что мама умрёт, то боялась, дети захворают – не выхожу, то Сёмка, думала, бросит. А сейчас ничего не боюсь. Смерти разве что… так её всю дорогу боишься. Ты не серчай. Хочешь супу из щавеля? Свежий, утрешний.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу