Александр Молчанов - Убийца. Пьесы

Троллейбус медленно въехал на вокзальную площадь. Но двери не открылись, только маленькие, рядом с водителем. В них вошла толстая тетка и сказала: «Готовим билетики». Девушка рядом со мной быстро пробила билет. «У вас еще есть?» – спросил я. «Не пробиваем билетики после остановки» – прикрикнула кондукторша. Я пошел к ней и начал что-то говорить, что я тороплюсь, что забыл купить билет. Она расцвела и сказала, что придется пройти и заплатить штраф. Я совсем забыл, что у меня куча денег в кармане. Смотрел на ее круглое лицо. Двое детей наверняка, читает им сказки на ночь. И я врезал ей изо всех сил по этому лицу. Она упала спиной вперед на сиденья и заорала. Я выпрыгнул из троллейбуса и побежал через площадь.

Нужно было смешаться с толпой. Я был один на площади, как вражеский бомбардировщик в чистом небе под прицелом зениток. Я искал толпу, чтобы затеряться. Я повернул за угол и попал в толпу. Люди выходили из вокзала, ждали автобуса, курили, трепались, читали газеты, пили пиво, ходили туда-сюда. Я проталкивался через них, крутил головой и искал взглядом Оксану. Ее не было. Я искал, а ее не было.

Тогда я остановился, закрыл глаза и сказал – пусть я ее увижу. И я открыл глаза и увидел, что она входит в автобус с красной сумкой в руках. Я кинулся к ней. Она обернулась, увидела меня и, кажется, немного испугалась. Я бежал к ней, сбивая всех. Я запрыгнул на ступеньку, схватил ее и начал целовать. Рядом кто-то сказал: «Молодые люди, вы не обнаглели?» Я целовал ее прокуренные губы, и это было так сладко и горько, как будто лижешь серебряную пепельницу. Она отвечала на мой поцелуй. Тогда кто-то сказал: «Вы всех задерживаете – или пройдите в автобус или выходите». И мы вышли из автобуса.

КОНЕЦ.

Действующие лица:

Он

Она

Гостиничный номер. Он и она входят в номер. Он толкает перед собой две большие сумки на колесиках. У нее в руке карточка и конверт, которые она кладет на стол.

ОН. И, наконец, в-четвертых, в России такой писатель как Фолкнер, был бы просто невозможен.

Она начинают распаковывать сумки и раскладывать вещи. Он ходит по номеру взад и вперед.

ОН. Спроси меня почему?

ОНА. Мне плевать

ОН. Я объясню тебе, почему. Фолкнер почти всю жизнь прожил в захолустном городке с населением что-то около десяти тысяч человек. Это чуть больше, чем мой родной поселок. Знаешь, что было бы со мной, если бы я прожил бы всю жизнь в родном поселке?

ОНА. Я бы тебя не встретила, и ты бы сейчас не выносил бы мне мозг? Номер, кстати, так себе.

ОН. Зато самый центр. Центрее некуда. Посмотри в окно.

Она выглядывает в окно

ОНА. Отлично. Автостоянка прямо под окном

ОН. Красота в глазах смотрящего. Кто-то видит автостоянку, а кто-то – собор… этого… ихнего… основного этого ихнего чувака.

ОНА. Вацлава?

ОН. Почему Вацлава?

ОНА. Основной чувак у них тут Вацлав.

ОН. Нет, другого какого-то. Блин, вчера же смотрел в Википедии, забыл.

Он заглядывает в душ

ОН. Ванны нет

ОНА. Нигде не было. С чего бы ей тут быть.

ОН. Я ополоснусь.

ОНА. Сначала инет мне сделай

ОН. Хочешь поскорее припасть к фейсбуку?

ОНА. Хочу с мамой поговорить!

Он достает из сумки ноутбук, ставит его на стол, включает. Садится.

ОН. Если бы я остался в родном поселке, я бы, наверное, спился бы и умер. Это в лучшем случае.

ОНА. Я даже боюсь спросить, что было бы в худшем. Стал бы великим писателем как Фолкнер и получил бы Нобелевскую премию?

ОН. Ага, щас. Шнобелевскую. В худшем случае я выжил бы и стал бы… понимаешь, таким… сельским чудаком. Работал бы в какой-нибудь кочегарке, бродил бы с блокнотом по лесам, разговаривал бы сам с собой и заваливал бы районную газету своими паршивыми стихами.

ОНА. Может быть, Фолкнер как раз и был таким чудаком.

ОН. Ты не сравнивай. Америка – она такая знаешь, ровная. Там провинция мало отличается от столицы. Три дома посреди поля – уже город. Со всеми коммуникациями. Почта, телефон, горячая вода, свежая пресса и новейшая литература. Сидя в своей Йокнапатофе, Фолкнер читал того же Джойса, что и Хемингуей в Париже. Это важно для формирования писателя. А у нас Москва и Россия – это даже не две разных страны. Это две разных цивилизации. Выезжаешь за МКАД и попадаешь в позапрошлый век. Там еще крепостное право не везде отменили. Российская деревня убивает все живое. Поэтому у нас даже писатели-деревенщики всегда старались селиться где-нибудь в районе метро «Аэропорт». Так. Он у меня пароль спрашивает. Нам на ресепшене давали какой-нибудь пароль?