Эдуард Асадов - Полное собрание стихотворений в одном томе (сборник)

Слова, с увлеченностью чуть не детской:
Гроссбух, ассамблея, штандарт, Шлиссельбург,
И вот, в честь святого Петра – Петербург,
Вся Русь – как под вывескою немецкой!

Потом и похлеще пошло житье:
Царей на Руси – ни единого русского!
Все царские семьи от корня прусского
Да немцы голштинские. Вот и все.

– Ну что тут нелепого? – скажут мне. –
Сложилось все так, как оно сложилось. –
Что ж, пусть. Но скажите тогда на милость,
Могло быть такое в другой стране?

Могли бы английские или французские
Короны столетиями носить
Дворянишки, скажем, заштатно-прусские,
Которым и дома-то не на что жить?!

Чтоб где-то в Иране, в Канаде, в Китае ли
В креслах для самых больших чинов
Сидели, судили и управляли бы
Такие премьеры, что и не знали бы
Ни стран этих толком, ни языков?!

Ответят: – Зачем так шутить безбожно?
Народ, государственность – не пустяк! –
А вот на Руси – даже очень можно!
И можно, и было как раз вот так!

И разве, скажите мне, разрешили бы
Придумывать где-то для городов
В Норвегии, Швеции иль Бразилии
Названья из чуждых им языков?

У нас же пошли из немецких слов
Названия всяческие вывертывать:
Ораниенбаум, Кронштадт, Петергоф,
Затем – Оренбург, а в Москве – Лефортово.

Затем граф Татищев сей путь продлил
И город, что встал на седом Урале,
Велел, чтоб Екатеринбургом звали
И к царственным туфелькам положил.

О, нет. Никакой я не ретроград.
И ханжества нет во мне никакого,
И все-таки «град» – это слово «град»,
И я ему, право, как брату, рад,
А «бург» – чужеродное сердцу слово!

И вот, словно в залпах «Авроры» тая,
Прошедший сквозь семьдесят лет подряд,
В блокаду не дрогнувший Ленинград
Уходит, главы своей не склоняя!

Как сказочный крейсер, гонимый прочь,
Все флаги торжественно поднимая,
Плывет он в историю, словно в ночь,
Своих неразумных сынов прощая…

Плывет, отдавая печаль волнам,
И в громе оркестров слова рыдают:
«Наверх вы, товарищи! Все – по местам!
Последний парад наступает…»

Когда я слышу о дружбе твердой,
О сердце мужественном и скромном,
Я представляю не профиль гордый,
Не парус бедствия в вихре шторма.

Я просто вижу одно окошко
В узорах пыли или мороза
И рыжеватого, щуплого Лешку –
Парнишку-наладчика с «Красной Розы»…

Дом два по Зубовскому проезду
Стоял без лепок и пышных фасадов,
И ради того, что студент Асадов
В нем жил, управдом не белил подъездов.

Ну что же – студент небольшая сошка,
Тут бог жилищный не ошибался.
Но вот для тщедушного рыжего Лешки
Я бы, наверное, постарался!

Под самой крышей, над всеми нами
Жил летчик с нелегкой судьбой своей,
С парализованными ногами,
Влюбленный в небо и голубей.

Они ему были дороже хлеба,
Всего вероятнее, потому,
Что были связными меж ним и небом
И синь высоты приносили ему.

А в доме напротив, окошко в окошко,
Меж теткой и кучей рыбацких снастей
Жил его друг – конопатый Лешка,
Красневший при девушках до ушей.

А те, на «Розе», народ языкатый,
Окружат в столовке его порой:
– Алешка, ты что же еще неженатый?
Тот вспыхнет сразу алей заката и брякнет:
– Боюсь еще… молодой…

Шутки как шутки, и парень как парень,
Пройди – и не вспомнится никогда.
И все-таки как я ему благодарен
За что-то светлое навсегда!

Каждое утро перед работой
Он к другу бежал на его этаж,
Входил и шутя козырял пилоту:
– Лифт подан. Пожалте дышать на пляж!..

А лифта-то в доме как раз и не было.
Вот в этом и пряталась вся беда.
Лишь «бодрая юность» по лестницам бегала,
Легко, «как по нотам», туда-сюда…

А летчику просто была б хана:
Попробуй в скверик попасть к воротам!
Но лифт объявился. Не бойтесь. Вот он:
Плечи Алешкины и спина!

И бросьте дурацкие благодарности
И вздохи с неловкостью пополам!
Дружба не терпит сентиментальности,
А вы вот, спеша на работу, по крайности,
Лучше б не топали по цветам!

Итак, «лифт» подан!
И вот, шагая медленно в утренней тишине,
Держась за перила, ступеньки считает:
Одна – вторая, одна – вторая,
Лешка с товарищем на спине…