Array Антология - Вечный слушатель. Семь столетий европейской поэзии в переводах Евгения Витковского

Трясучку схватил в июле, сущие пустяки.
Пэджет сказал: от холеры помирать ему не с руки,
Ныл про «восточную ссылку», вспоминал со слезами семью,
Но я-то почти семь лет уже не видел мою .

Однажды — всего-то сто двадцать, знаем такую жару! —
В обморок хлопнулся Пэджет, с трудом плетясь по двору.
Пэджет, клятвопреступник, сбежал, вполне изучив
На собственной шкуре, на практике — что такое «Солнечный Миф».

Я его проводил с усмешкой, но был душою жесток:
Сколько же дурней пишет, что рай на земле — Восток.
Да притом еще и пытается править в такой стране…
Еще одного такого пошли, о Господи, мне!

«Болезней в Хезабаде, Бинкс,
Все меньше! Как же так?»
«О, чистота сортирных труб
Есть высшее из благ!
Я это осознал навек!» —
Сказал честнейший человек.

Под вечер в августе, в костюм белейший мой одет,
Я объезжал наш Хезабад: прогулка не во вред.
Вруд мой уэльский жеребец увидел: мчится слон,
Он ждет супружеских утех — и скачет под уклон!

Слон без погонщика! И я решил, судьбу кляня,
Что за слониху этот слон решил принять меня.
К чему такая встреча мне? Чтоб не терять лица,
Я в город повернул скорей, хлестнувши жеребца.

Коляска затрещала вдруг, и проклял я судьбу:
Уэльсец вытяхнул меня — в сортирную трубу,
Затем последовал удар: с трудом припомяну
Моей коляски бедной хруст, доставшейся слону.

Дыша миазмами во тьме, я понял, что погиб;
В коллектор главный я пополз, над ухом чуя хрип:
В четыре фута у трубы должна быть ширина, —
Лишь дюйм — от головы моей до хобота слона.

Слон все ревел, и я в трубе запуган был весьма,
Но глубже влезть уже не мог в густой затор дерьма.
Со страха мерз я и стоял, судьбу свою кляня, —
А слон все так же норовил добраться до меня.

Хоть он промазал — мне с тех пор досталась седина.
Потом погонщик прибежал и отогнал слона.
Я двинул в городской совет и даже не был груб:
Я предъявил себя — и нет с тех пор забитых труб.

Вы верить можете в дренаж, — мол, все пробьет само,
Покуда вы, как стебелек, не въежитесь в дерьмо.
Я — верю только в чистку труб…
К здоровью путь — прямой:
Пусть, кто не верит, повторит печальный опыт мой.

На Узкий Путь Ты пролил свет,
До Дня Суда — через Тофет [4] Тофет — капище возле Иерусалима, где детей приносили в жертву Молоху. В переносном смысле — ад. .
«Язычников» храни от бед
Пред Буддою в Камакуре.

Здесь тоже Путь, хотя не Твой,
В нем тоже светоч мировой,
Наставник бодхисатв живой —
Он, Будда из Камакуры.

Он чужд и страсти и борьбе,
Он и не знает о Тебе, —
Не восставляй препон судьбе
Его детей в Камакуре!

Он европейцам не грозит,
Пусть от курильниц дым скользит,
Смывая страх и мелкий стыд
Молящихся в Камакуре.

Постигнешь, гордость отреша,
Сколь эта вера хороша, —
Тебе откроется Душа
Востока — здесь, в Камакуре.

Да — речь Ананды на устах:
О воплощеньях в рыб и птах,
Учитель здесь — во всех мечтах,
И сладок ветр в Камакуре.

От золотых, прикрытых век
Не скрыто: век сменяет век,
Но Лотос — воссиял навек
От Бирмы до Камакуры.

И слышен в воздухе густом
Тибетских барабанов гром;
Звучит: «Ом мани падме ом» [5] Правильнее «Ом мани падме хум», — допускающая множество толкований буддийская формула (одно из возможных: «Ом драгоценность в лотосе хум»).
Всем странам из Камакуры.

Бенарес — не уберегли,
Бодхгайя древняя — в пыли,
Грозить враги теперь пришли
И Будде и Камакуре.

Среди туристов, суеты —
Руина злата, нищеты,
О, как в себя вмещаешь ты
Великий смысл, Камакура [6] Камакура — город в Японии, на острове Хонсю. Здесь находится гигантская бронзовая статуя Будды (XIII век). ?

Моленья длятся и поднесь.
Задумайся и строго взвесь:
Не Бог ли облачился здесь
В златую плоть, в Камакуре?

Когда хоронят короля
Тоскуя и скорбя, —
Печалью полнится земля,
Приемля прах в себя.
Конечно, каждый должен пасть,
У всех судьба одна:
Но Власть обречена во Власть
И жить обречена.