Алексей Апухтин - Полное собрание стихотворений

Неверие мое меня томит и мучит,
    Я слепо верить не могу.
Пусть разум веры враг и нас лукаво учит,
  Но нехотя внимаю я врагу.
Увы, заблудшая овца я в божьем стаде…
  Наш ризничий – известный Варлаам –
  Читал сегодня проповедь об аде.
Подробно, радостно, как будто видел сам,
  Описывал, что делается там:
И стоны грешников, молящих о пощаде,
  И совести, и глаз, и рук, и ног
    Разнообразные страданья…
Я заглушить в душе не мог негодованья.
    Ужели правосудный Бог
    За краткий миг грехопаденья
    Нас мукой вечною казнит?
    И вечером побрел я в скит,
    Чтоб эти мысли и сомненья
  Поведать старцу. Старец Михаил
Отчасти только мне сомненья разрешил.
  Он мне сказал, что, верно, с колыбели
  Во мне все мысли грешные живут,
Что я смердящий пес и дьявольский сосуд…
Да, помыслы мои успеха не имели!

  Увы, меня открыли! Пишет брат,
Что всюду о моем побеге говорят,
    Что все смеются до упаду,
Что басней города я стал, к стыду друзей,
    И просит прекратить скорей
  Мою, как говорит он, «ескападу».
Я басня города! Не всё ли мне равно?
  В далекой, ранней юности, бывало,
Боялся я того, что может быть смешно,
  Но это чувство скоро миновало.
Теперь, когда с людьми все связи порваны,
Как сами мне они и жалки, и смешны!
    Мне дела нет до мненья света,
Но мнение одно хотел бы я узнать…
Что говорит она ? Впервые слово это
  Я заношу в заветную тетрадь…
    Ее не назвал я… но что-то
    Кольнуло сердце, как ножом.
Ужель ничем, ничем: ни трудною работой,
  Ни долгою молитвой, ни постом
    Из сердца вырвать не придется
    Воспоминаний роковых?
    Оно, как прежде, ими бьется,
  Они и в снах, и в помыслах моих,
  Смешно же лгать перед самим собою…
Но этих помыслов я старцу не открою!

  Восторженный канон Дамаскина
    У всенощной сегодня пели,
И умилением душа была полна,
И чудные слова мне душу разогрели.
«Владыка в древности чудесно спас народ,
    Он волны осушил морские…»
О, верю, верю, он и в наши дни придет
    И чудеса свершит другие.
О Боже! не народ – последний из людей
  Зовет Тебя, тоскою смертной полный…
  В моей душе бушуют также волны
    Воспоминаний и страстей.
О, осуши же их своей могучей дланью!
Как солнцем, освети греховных мыслей тьму…
  О, снизойди к ничтожному созданью!
  О, помоги неверью моему!

  На монастырской башне полночь бьет,
И в бездну падает тяжелый, грустный год.
  Я с ним простился тихо, хладнокровно,
Один в своем углу: всё спит в монастыре.
    У нас и службы нет церковной,
  Здесь Новый год встречают в сентябре.
В миру, бывало, я, в гостиной шумной стоя,
Вел тихий разговор с судьбой наедине.
Молил я счастия – теперь молю покоя…
Чего еще желать, к чему стремиться мне?
А год тому назад… Мы были вместе с нею,
Как будущее нам казалося светло,
Как сердце жгла она улыбкою своею,
    Как платье белое к ней шло!

    Сегодня сценою печальной
    Весь монастырь взволнован был.
Есть послушник у нас, по имени Кирилл.
    Пришел он из Сибири дальной
  Еще весной и все привлек сердца
Своею кротостью и верой без предела.
Он сын единственный богатого купца,
Но верой пламенной душа его горела
От первых детских лет. Таил он мысль свою,
  И вот однажды бросил дом, семью,
Оставивши письмо, что на служенье Богу
    Уходит он. Отец и мать
Чуть не сошли с ума; потом его искать
  Отправились в безвестную дорогу.
Семь месяцев, влача томительные дни,
По всем монастырям скиталися они.
    Вчера с надеждою последней
Приехали сюда, не зная ничего,
  И нынче вдруг за раннею обедней
  Увидели Кирюшу своего…

  Вся братия стояла у собора,
  Кирилл молчал, не поднимая взора.
Отец – осанистый, седой как лунь старик –
Степенно начал речь, но стольких впечатлений
Не вынесла душа: он головой поник
    И стал пред сыном на колени.
    Он заклинал его Христом
    Вернуться снова в отчий дом,
  Он говорил, как жизнь ему постыла…
«На что богатства мне? Кому их передать?
Кирюша, воротись! Возьмет меня могила –
Опять придешь сюда: тебе недолго ждать!»
Игумен отвечал красноречиво, ясно,
  Что это благодать, а не напасть,
    Что горевать отцу напрасно,
  Что сын его избрал благую часть,
  Что он грехи отцовские замолит,
  Что тяжело идти от света в тьму,
Что, впрочем, он его остаться не неволит:
«Пускай решает сам по сердцу своему!»
  А мать молчала. Робкими глазами
  Смотрела то на сына, то на храм,
И зарыдала вдруг, припав к его ногам,
И таял белый снег под жгучими слезами.
Кирилл бледнел, бледнел; в душе его опять,
Казалось, перелом какой-то совершался,
Не выдержал и он: обняв отца и мать,
  Заплакал горько… но остался.
Так наша жизнь идет: везде борьба, разлад…
Кого ж ты осудил, о правосудный Боже?
И правы старики, и сын не виноват,
И долгу своему игумен верен тоже…
Как разрешить вопрос? Что радость для одних,
    Другим – причина для страданья…
  Решать я не могу задач таких…
    Но только матери рыданья
  Сильней всего звучат в ушах моих!