Василий Пушкин - Поэты 1790–1810-х годов

Лишь мыслей утро рассветало,
Другое пламя запылало
И страсти начали бродить;
За счастьем к Бельту ну катить!
Но там — мог счастья тыл схватить,
Спешил к брегам Эвксинским черным;
Не там ли счастье, мнил, живет;
Слетал туда — и тамо нет;
Весь прок нашел в Пегасе верном.
Он был послушен мне — я сел;
Хоть не всегда — я с ним летел,
И что на ум взошло — я пел;
С зарею часто восставая,
За туалетом муз сидел,
А в тихий вечер, унывая,
Я на луну зевал, смотрел;
Когда варганными крылами
Кузнечик марш бил меж цветами,
Я славу ночи пел стихами.

Но всё то — чувств неверный шквал,
Пружина лишь души незрелой,
Сей самобытности неспелой;
А к зрелости — весь век мой мал;
Он мал — и поскакал поспешно,
Ах! — так ползет в гроб жизнь моя,
Как в Волгу Котросли струя.
Что ж в жизни прочно? Что успешно?
Почту ли юны дни зарей?
Там чувства то ж, что сумрак дней;
Почту ли полднем средни лета?
Там рдеет страсть — луч гаснет света;
Почту ли вечером век поздный,
Там всё потерпит жребий грозный;
Там чувство, — страсть, — ум — всё падет.
Знать, вся лишь жизнь — еще рассвет,
А полдня истинного нет.
О небо! — там уже доспею;
Там — в важной вечности — созрею…

Гремит, — отколе важный глас?
Из коей дальней тверди рев
В глухих отзы́вах здесь вторится
И подтверждает неба гнев?
Отколе весть толь грозна мчится?

Возлюбленна моя Камена!
Трепещет ли твоя здесь арфа?
Ах! — ты робеешь в грозный час
Поведать торжество небес!
Почто робеть? — Пусть нова нощь,
Нависнув тамо — над горами,
Надутым тяготея чревом,
Покров свой черный развивает
И тусклым ликом помавает!
Ужасна нощь, — но лучший час
Для возвыше́нных чувств и мыслей!

Зри! — как там дикий пар сизеет
И стелется между горами!
Зри! — там еще ужасна мгла
Над той синеющей дубравой
Растет, — густеет, — выспрь идет!
Се тот зловредный прах клубится,
Который зноем извлечен
Из сокровеннейших одров,
Где тайны руды спят во мраке,
Где воздух тайный, смертоносный,
Облегши темны минералы,
В покое роковом висит
И ждет путей, чтоб вспыхнуть с треском!
Се ключ, отколе прах исходит!
Он к темю сих хребтов влечется,
Сокрытый пламень заключая,
Сседается, — тучнеет, — вьется
И, лик светила закрывая,
Сиянье помрачает дня!

В сей грозной, безобразной туче
И самый мрак чермнеет, рдеет,
Сокрыв в себе источник бедствий.
Сия ужасная громада,
Эфирным спором раздраженна,
В бурливых вихрях брань вжигает.
Летят противны ветры в тверди,
Спирают тучи меж собою;
Но долу всё еще спокойно;
Безмолвье мрачно, роковое
В юдоли царствует плачевной;
Лишь в тощих, шумных камышах
Мне чудится в сей страшный час
Органный некий тихий звук;
Зефиры грозных бурь, трепе́ща
И зыбля сетчатые крылья,
Лишь только шепчут меж собой
И, крылышком касаясь струн,
Чинят в сей арфе некий звон;
Лишь только слышен дикий стон,
Из сердца исходящий гор,
Предтеча верный сильной бури.
Он долу с ропотом катяся,
Без ветру горны рощи ломит,
Без ветру листвия щепечут
На ветвях тополов высоких.
Зри там! — вдали, — в долине илем
Вблизи Салгирского потока
Не престает пред гласом неба
Со страхом неким преклоняться!
Сей стон пронзает черный понт,
Мутит с песками темну бездну.
Стада делфинов выпрядают
Из-под чернеющих зыбей;
В волнах, как в шатких колыбелях,
Играют, прыгают, ныряют;
Ключи воды соленой бьются
Из водометных их ноздрей;
Вокруг колеблемых судов
Они резвяся, предвещают
Пришествие грозы ужасной.