Евгений Абросимов - Стихи остаются в строю

Я окреп для борьбы и для жизни,
И сплелось воедино во мне
Чувство родины, верность отчизне
С нежным чувством к любимой жене.

На стыке четырех ветров,
На берегу морском,
Среди замшелых валунов
Стоит мой старый дом.

Когда на море тишина
И лишь звенит прилив,
И на медлительных волнах
Проходят корабли, —

Тогда что может быть милей
Для глаза моряка
Далекой кровли и над ней
Бегущего дымка?

Когда ж на море, в злую ночь
Бушует вихрь и мрак,
И кораблям уже невмочь
Мотаться в бурунах, —

Тогда что может быть милей
Огня на берегу?
И лампу я для кораблей
В окне до утра жгу.

Пускай свирепствует Борей
И снег стучит в окно, —
Горит очаг мой, и гостей
Ждет доброе вино.

На стыке четырех ветров,
На берегу морском,
Среди замшелых валунов
Стоит мой старый дом.

Река — угля черней — угрюмо
Играет с белою луной.
Косматым полчищем Кучума
Над ней камыш кипит густой.
В рябую ширь шуршит камыш
Издревле грозное: «Иртыш!» —
И, будто кольцами литыми,
Блистает лунной чешуей
И то опустит, то поднимет
На волнах панцирь золотой.

Огромным телом Ермака
Простерлась буйная река.
Железный мост, как звездный пояс,
Там отразился двойником.
Сквозь цепь огней грохочет поезд,
И дебри повторяют гром.
Летит, алмазами сверкая,
Экспресс Москва — Владивосток,
И белый пар над ним порхает,
Как бы почтовый голубок.

Прозрачным воздухом Сибири
Легко дышать. Ночь хороша!
И вижу я: над водной ширью
Встает казацкая душа.
Встает, плывет туманом сизым,
Купаясь в лунном серебре.
Ее слезами весь обрызган,
Экспресс быстрей летит к заре.

Те слезы в сердце мне упали
И закипели на глазах,
И я кричу в ночные дали:
— Спасибо за Сибирь, казак!

В тихой бухте, меж сетей рыбачьих,
Полночь катит светлую луну.
На скале спросонья чайка плачет,
Черный краб покинул глубину.

Он заполз на камень и, недвижный,
Слился с ним, горбатый старый гном.
Море в гребни лунный жемчуг нижет,
Берег спит в молчании немом.

Тридцать лет назад, в такую ж полночь,
Здесь казнен был молодой минер.
Тридцать лет назад по этим волнам
Пробегал его прощальный взор.

Так же вольно подымалось море,
И качались мачты низких шхун,
И огонь мерцал на дальнем створе, —
Но к ногам привязан был чугун.

Может быть, непрошеные слезы
С впалых щек он смахивал с тоской.
Может быть… Но в час судьбины грозной —
Кто осудит слезы в час такой?

Знал минер, идя на подвиг славный,
Что ему за это суждено:
Заклюет орел самодержавный,
Тело бросит на морское дно.

Знал минер о том, но львиным сердцем
Перед темной силой не сробел,
Верил: правда все ж сильнее смерти, —
Красный флаг поднял на корабле!

Адмирал судил его заочно…
Чтоб и гром не смел греметь в глуши,
Голубые пламенные очи
Приказал навеки потушить.

Черный краб сидит на камне древнем…
Далеко, в просторе голубом,
В лунном свете вспыхивают гребни,
Берег спит в молчании немом.

Вслед за огненными лосями,
В сновиденье ль, наяву ль,
Золотые стрелы осени
Просвистели в синеву.

Просвистели, и рассветная
Вновь струится тишина.
Только издали заветная
Чья-то песня мне слышна.

Беспокойное и жгучее —
Что там в сердце, в глубине:
Или молодость кипучая
Возвращается ко мне?

Что ж, пути ей не заказаны…
Друг далекий, подходи!
Сколько слов еще не сказано,
Сколько песен впереди!

Застигнутый последней метой
И не успев всего допеть,
Благословлю я землю эту,
Когда придется умереть.

Благословлю ее за воздух,
Дыша которым был я смел,
За светлых рек живую воду,
Где телом и душой свежел,

За поле знойное пшеницы,
За села и за города,
За наш достаток, где хранится
Зерно и моего труда;