Эдуард Асадов - Помните! (сборник)

– Проснулся, – говорит, – Юраша? Вот и молодец! Вставай, сейчас кофе пить будем!

А мне неловко. Не знаю куда деваться.

– Да нет, спасибо, – отвечаю, – извините, извините, побегу, очень много дел. Там у себя чаю и напьюсь.

Катя встала посреди комнаты, руки в бока.

– То есть как это у себя? – спрашивает. – Какие такие это еще «у тебя» да «у меня»? А здесь, по-твоему, что?

Я окончательно растерялся и бормочу:

– А здесь, Катя, ваша квартира. Простите за то, что оказался тут у вас. Раскис вчера, видно. Сейчас побегу.

– Как побегу? Куда побегу?! – пораженно восклицает Катя. – Юрашенька, да ты здесь кто?

Теперь уже удивляюсь я.

– Как кто? – говорю. – Ваш гость. Короче говоря, знакомый.

Она руками всплеснула, подходит и этак озабоченно-ласково спрашивает:

– Юрашенька! А у тебя, часом, не жар? Или у тебя память отшибло? Ты что же, забыл, кто ты здесь у меня?

– А кто? – холодея, спрашиваю я. И чувствую, что язык от страха еле ворочается.

– Как кто? – ахает Катя. – Муж ты мой, вот кто! А я жена твоя! Мы же свадьбу вчера с тобой справляли… Или забыл, как целовал меня и какие слова говорил? – И в слезы…

Мы хохочем так, что едва не сползаем с табуреток на пол. Гедейко скребет небритую щеку и вздыхает:

– Вам, подлецы, смешно, а я чуть богу душу не отдал. И главное, как все произошло, не пойму. То ли ребята подстроили, то ли само вдруг так вышло, так сказать, по ходу дела. Уснул холостым, а проснулся женатиком. Как в жуткой сказке.

Турченко, добривая щеку, снисходительно говорит:

– Я не понимаю, а чего было расстраиваться? В тепле, в чистоте, да еще рядом такая роскошная женщина. Радоваться надо, а он, видите ли, чуть богу душу не отдал!

Говорит Иван Романович задумчиво и степенно, и не поймешь, то ли он это в шутку, то ли всерьез.

– Да какая там роскошь? – визжит возмущенный Гедейко. – Добрых шесть пудов чистого веса, да плюс дьявольский темперамент! А у меня полгода назад аппендицит вырезали и вообще от местных харчей ветром качает.

Теперь мы уже ржем так, что чуть не задуваем пламя светильника.

– Да, ситуация… – перестав смеяться, произносит наконец Борис. И мечтательно добавляет: – А все-таки побыть хотя бы денек в такой «ситуации» не так уж и плохо…

– Вот, вот! – сурово рычит с печки Юра. – Денек, оно, конечно, неплохо, да к тому же если тебя при этом еще и не женят. А вот если бы у тебя сначала вырезали аппендицит, потом подержали на ихних столовских харчах, а потом поженили на такой вот шестипудовой Кате, у которой, кстати сказать, по причине чрезмерного питания ничего иного в голове нет, кроме страстей и поцелуев, поглядел бы я, что от тебя бы тогда осталось!

– Тихо! – стучу я по столу. – Кончай базар! Все эмоции потом. А ты, Юра, не тяни, а досказывай.

– А чего тянуть? – снова вздыхает Гедейко. – Я практически все уже досказал. В общем, пили, ели, веселились – посчитали, прослезились. Женили меня. И ведь как здорово сделали, я даже ахнуть не успел. Там среди гостей, как потом оказалось, сидела ее подружка из ЗАГСа. Так она мне даже печать в удостоверении поставила. Все чин по чину. Не придерешься!

– Ладно разглагольствовать про печать, – говорит начхим Ульяненко. Он пришел к нам в гости, тоже слушает и чуть не валится на пол от смеха. – Ты лучше нам про медовый месяц расскажи!

Гедейко прикуривает новую самокрутку от старой и, пуская из ноздрей, как паровоз, мощные струи дыма, мрачно говорит:

– М-да… Медовый месяц… Не медовый это был месяц, братцы мои, а самый что ни на есть хреновый. Радости, они всегда ведь кончаются быстро. А в подобных условиях тем паче… Стал я бояться вечеров, хуже всякой муки. Вернется Катя моя с работы, накормит ужином. Правда, кормежка уже не столовская, врать не буду. Но все равно по части силы и лирических страстей сравняться мне с ней никак невозможно. А она уберет посуду, набросит халат, а сама уже на подушки косится.

– Юраша, ну давай уже спать ляжем. А, Юрашенька, поздно ведь…

А я от страха все разные дела придумываю. Разложу на столе различные технические справочники, бумаги, нахмурюсь и говорю:

– Извини, пожалуйста, Катя. У меня был очень трудный день. И к утру мне надо проделать большую работу. Составить техническую документацию и сделать важных выписки. Ты ложись, спи… Я приду, приду…

Катя вздыхает, ложится и через каждые десять-пятнадцать минут таким томным голосом вопрошает:

– Юрашенька, ну ты скоро? Господи, эти твои бумажки тебе интереснее, чем я?