Валерий Дручинин - Нам нового начальника назначили

Узнать из книг Россию только можем.
Никто не покрестивши рта не ест,
И царь был всем помазанником божьим,
Да батюшка родной, ну вот те крест.

Но появилась молодость с апломбами,
Которой не указ ни Бог, ни бес,
И вот уже с заряженными бомбами
Один к царю бежит наперерез.

Охранка царская не «вяжет веников»,
Словила и Ульянова СашА.
Тогда, не заведя еще наследников,
Он в жизни не успел той ни шиша.

Не избежать греха здесь страшно смертного.
Какой на то тебя спододил бес?
Ведь ты хотел убить царя, презренного,
А сам своею шеей в петлю влез.

А младший братик сильно разобиделся
На то, что Алексашку царь сгубил.
В глубоком сне Владимиру привиделся
Немецкий тот кибуц (кооператив).

Вы все же прилетели тут не с Марса?
И понимаете о ком треплюсь я всем.
Конечно же о Карле том о Марксе,
О Фридрихе о том, об Энгельсе.

Приехал в Питер человечек маленький,
И быстро как-то в душу к нам проник,
Хоть лысый он и на слова картавенький,
А ловко так залез на броневик.

И рассказал нам всем аж до поллюции
Про «Капитал» от Маркса, что жесток,
А также мировую революцию
К своей он речи за уши привлек.

Солдатушки на фронте, кровью алою
Газетки поливали, прочитав,
И ветер революций поддержали,
ПротИв буржуазии там восстав.

Все похватали вдруг винтовки, ружья,
Да к Зимнему, да с криками: «Ура!»
Дворцовую нам осветить тьму нужно бы?
И подсветила залпом АврорА.

Патруль бродил по Питеру с винтовками,
И был суров приказ, таков удел.
Пропал буржуй под пулями неловкий.
Кто не уплыл в Констанцию, расстрел.

Мы все воспряли, радоваться начали,
Земля – крестьянам, мир– народам. Да?
И сразу продотряды озадачили
Зерно свозить в большие города.

Все было временем так обусловлено.
Ильич Владимир на слова речист,
И рядом с ним совсем не многословный
Дзержинский Феликс – главный наш чексит.

Вся власть Советам! – мы там на… кумачили,
И мир – народам, фермерам – цветы,
Но перемен больших не обозначили:
Пахали ведь на стройках, как скоты.

Не ожидали мы такого гадства.
Хоть был наш вождь почти вечно живой,
Но все – свободу, равенство и братство,
Похоже, в мавзолей унес с собой.

На сцену вышел гордый и усатый,
Уверен в правоте своей, плечист,
И видно, что не лысый – волосатый,
Попыхивает трубкой и молчит.

В строках мне этих право не до смеха.
Смеяться страшно было в те года.
Украл два колоска и вдаль уехал
Без права переписки навсегда.

И всякий скандалист в стране умолк, ну
Ведь пИсать против ветра – злой удел.
Он каждого, кто подсидеть мог, кокнул,
И до смерти генсеком просидел.