Андрей Драгунов - Доказательство одиночества

I

Обычно всё начинается не так, как планируешь. Или не совсем так. Потому что всегда находится что-то, что обязательно изменит происходящее в данный момент. Случайность, случай, фатальность – вещи вообще не предсказуемые. И та непериодичность, с которой эти вещи происходят, если не обескураживает, то, по меньшей мере, приводит в недоумение.

Так, возвращаясь с похорон близкого тебе человека, который умер двое суток назад, и, находя в своём почтовом ящике письмо от него – понимаешь, что не всё так просто, как это казалось в начале… Получение такого рода посланий наводит на разные мысли по поводу получения писем и почты в целом, ибо получение писем – есть, вообще, надобность возраста. Здесь прямая зависимость: чем старше становишься, тем в большую зависимость попадаешь. Получение, как и написание писем, в частности, и текстов, вообще – сродни наркотику (кажется, повторяю чью-то мысль, но высказанную, по-моему, по другому поводу): попробовав однажды, больше не можешь отказать себе в этом удовольствии, какими бы тяжелыми ни были последствия… О последствиях вообще не задумываешься, ввязываясь в ту или иную авантюру. Ведь литература, а именно к ней (в той или иной степени) относится написание писем, это не что иное, как авантюра, которая неизвестно чем может закончиться или не закончиться. В написании текста вообще невозможно предугадать, чем все закончится. Зачастую текст заканчивается совсем не так, как ты это планировал, садясь за чистый лист бумаги. Речь (в данном варианте – письменная), обладая более мощными инструментами, способна завести автора в такие дали, о которых он (автор) даже не подозревал в начале своего диалога с бумагой.

В письме, как в варианте литературы и общения (посредством этой самой литературы), используются те же приемы и способы написания, что и при написании рассказа, повести, романа… Реже – стихов, потому что поэтическая речь, все-таки, вещь более древняя и потому более сложная, как для написания, так и для восприятия. Тем не менее, многие (в основном, и это вполне естественно, поэты) использовали при написании писем (не в рамках какого-то произведения, а писем как таковых) стихотворную форму. Временами, у некоторых, это довольно сносно получалось… Но при всем при том – главным и, пожалуй, единственным, достойным внимания во все времена, образцом письма, написанном в стихах, была и остается – Библия! – как бы парадоксально это ни звучало. Одним из первых о Библии, как о письме (в его бытовом понимании) заговорил шведский философ-мистик Эмануэль Сведенборг в своем трактате «О небесах, о мире духов и об аде», опубликованном в 1758 году: «Что бумаги, писанные на небесах, являлись и пророкам, это видно у Иезекииля: «И увидел я, и вот, рука, простертая ко мне, и вот в ней – книжный свиток… и вот свиток исписан был внутри и снаружи…», «Небесное письмо было предусмотрено Господом ради Слова». И там же, далее: «У человека-духа те же внешние и внутренние чувства, какие были даны ему на земле: он видит, как прежде, слышит и говорит, как прежде, … читает и пишет по-прежнему.» И, в итоге, получение писем после смерти автора есть не что иное, как подтверждение того, что автор просто сменил адрес и, в конце концов, смерть оказывается не совсем тем, что мы о ней всегда привыкли думать.

И в итоге оказывается, что история не заканчивается со смертью главного героя или персонажа этой самой истории. То есть история продолжается и после смерти (причём, не только главного героя, но и всех действующих лиц вообще). Эта мысль перестаёт казаться кощунственной, если вспомнить, хотя бы ненадолго, античный театр – трагедию (козлиную песню). В трагедии персонажи не умирают один за другим или все вместе – это довольно редкое явление. В трагедии почти всегда умирает Хор или Вестник, хотя зачастую – ни тот, ни другой совсем не при чем. Взять, хотя бы, тещу или сестру – одна состарившаяся блядь, другая начинающая проститутка – обе больные на голову или чуть ниже! – но нет – за все их шалости отдувается Хор (или вестник). Порой складывается впечатление, что эти двое и есть исторически достоверные лица – зачастую единственные во всей истории. И хотя со смертью Хора (или Вестника) сюжет истории только начинает разворачиваться, чтобы ни случилось в дальнейшем – во всём виноваты только они, единственные исторически достоверные персонажи. И в итоге все остальные действующие лица на протяжении истории лишь подтверждают свои имена… Одним словом – козлы. И требовать от них большего было бы, по меньшей мере, глупо.