Ольга Романова - В механике небесной атмосферы

Он пишет о страсти, о детях, о войнах,
Поет эти басни без срыва. Спокойно.
И держит границы в своем декаданстве,
Летят небылицы в нелепом жеманстве.

Грехи отпускает так просто, по-детски,
Другим позволяет от искры согреться.
От толики малой таланта и связей,
И ночью усталой он дремлет в экстазе.

И снятся ему в этих снах коматозных
Высокие люди в одеждах серьезных
Объекты на стройках, фундаментов блоки,
Идет перестройка, намечены сроки.

И люди в надежде на светлое завтра,
В иллюзиях счастья глотают на завтрак,
Пилюли свободы и гласности дозу,
Не засыпая под общим наркозом.

Проснулся он рано, а завтра гастроли,
Опять неустанно учить свои роли.
И петь о прекрасном, чужие финалы,
Так стало опасно, приходят сигналы.

Вернулась цензура, прошли худсоветы.
Пришла конъюнктура, она по бюджету.
Доступна как девка на старом бульваре,
Подпевка, припевка в репертуаре.

Сегодня подавлен, не ест и не курит,
Завтра подавно он снова схалтурит.
На сцене станцует, споет под гитару,
Он так существует, в своих мемуарах…

Застучал по окнам дождина,
Затопил дороги и крыши.
Полилась сырая картина
Кто на улице мокнет, лишний.
Зацарапал ветками ветер,
И затряс ушами дворняга,
Он невольный друг и свидетель,
До порога мало, полшага.
Затаился город в потоке,
И машины мчатся по лужам.
От дождя они не в восторге
Путь домой всегда перегружен.
Забуянил дождь, разыгрался,
Он менял мотивы так щедро.
Заливал, как – будто прощался,
И летел со скоростью света.
Застучал по окнам дождище,
Серым зверем вышел из стаи.
Притворяясь путником нищим,
Он поверить в себя заставил.
И стучал по окнам дождина,
Затопил дороги и крыши.
Полилась сырая картина,
Кто на улице мокнет, лишний.

Сестра и мать Алешку провожали,
В июне сорок первого на фронт.
И годы детства мимо проплывали,
И уносили жизнь за горизонт.

В руках гармошка виртуозно пела,
Алешкин голос трепетно звучал.
И мать на сына ласково глядела,
В глазах сестры тревога и печаль.

А через месяц почта. Похоронка.
Ваш сын погиб, Ваш сын герой.
И тот последний, перед смертью бой
Пронесся смерчем над его судьбой.

Пронесся смерчем, искалечив сон,
Как смерть мгновенна и жестока.
И в даль идущий тот вагон,
Казался зверем одиноким.

Сестра и мать Алешку провожали,
В июне сорок первого на фронт.
И не было предела той печали,
Была одна печаль на весь народ.

Товарищ старлей,
Сто грамм мне налей…
Там снайпер, стреляет он метко.
Десятый стройбат,
Нет ходу назад,
И снова торопит разведка.

Не спал и не ел,
Он прямо глядел,
Какая у них обстановка.
Вперед, батальон!
Назад, батальон!
В окопе осталась винтовка.

А там горизонт,
За линией фронт.
Ни вправо, ни влево, засада.
В крови голова,
И смерть не права,
Но мы на войне, ведь так надо!

Закрыты глаза,
Молчат небеса,
Обстрел, окружили фашисты.
За Родину мать,
Всё можно отдать.
Вперед! Ура! Артиллеристы!

Товарищ старлей,
Сто грамм мне налей.
Там снайпер, стреляет он метко.
Десятый стройбат,
Нет ходу назад,
И снова торопит разведка.

В молчании вечность отдыхает,
Порхая бабочкой в окне.
Она дыханьем наполняет
Себя извне.

В молчании утро на пуантах,
Крадется белкой по ветвям.
И тишина с лиловым бантом,
Цепляется к твоим словам.

В скрипичном звуке бесконечность,
Луны прощальный силуэт.
И ночи взгляд тогда изменчив,
Когда луна меняет цвет.

В молчании движется пространство,
Плывет остатками дождя.
И ожидание погасло,
Уходя.

Поучайте самих себя,
Получайте за это взбучки.
И себя самого любя,
Одолжите себе до получки.

Поучайте себя и впредь,
Корректируя постоянство.
Поучайте себя прозреть,
Не сочтите это за хамство.

Поучайте себя уйти.
Раньше времени, только, только.
Поучайте себя обрести,
Лишь в себе и убрать на полку.