Евгений Петраш - Дневная звезда

В доме вместе с Эйли были отец и мать, из родственников у нее была еще бабушка, но она жила на той же горе выше и приходила в гости изредка, только по воскресным дням недели. В их большом для трех человек доме жили еще трое: печник, садовник и повар. В остальном же в округе не было ни одной человеческой души. Небольшой городок с длинным и трудным названием находился в трех часах езды вверх по горным тропам, там всегда было много людей, местных и приезжих, но дом, в котором жила Эйли, стоял в стороне от главной дороги, поэтому никому не было нужды в него заглядывать, и жизнь городка совсем не трогала его.

Их домик стоял прямо на самом краю скалы, и издалека его вообще можно было не заметить: каменные серые стены ничем не отличались от горного камня. Только оранжевая черепица на крыше могла броситься в глаза, да поднимающийся дымок из трубы в холодное время года. Ночью же среди многочисленных оттенков ночного цвета можно было увидеть тринадцать мерцающих огоньков: это дрожащими свечами горели тринадцать окон, в них двигались фигуры, велись речи, пелись песни. Занавески в этом доме хоть и были, но никогда не закрывались, наоборот, порой окна распахивались во всю ширь, и занавески только выхватывало ветром наружу. Последнее, тринадцатое окно на обращенной к пропасти стороне находилось на маленькой круглой башенке с остроконечной, как шляпа волшебника, крышей с флюгером. На этой башенке это было единственное окно, и Эйли часто сидела возле него, положив локти на подоконник и смотря на ночную даль – на реки, на леса, на огни больших городов. Там, в дали она видела миллиард огней, словно перед ней распахивались два неба – одно вверху, одно внизу, – и невозможно было сосчитать, на каком небе звезд больше. Но Ветер, всемогущий и всемудрейший, не приносил Эйли ни одного звука оттуда – только тишина, только какая-то вечная и бесконечная загадка миллиарда земных огней, будто ночное небо отражалось в каком-то таинственном и бесконечном океане.

С другой стороны дома высокое винтовое крыльцо спускалось прямо в сад, в котором одновременно прорастало столько оттенков цвета, что сосчитать их не представлялось никакой возможности. Эйли говорила, что сад, особенно если посмотреть сверху – это ее «дневное небо», на котором цветов много, как звезд, которые почему-то раскрашиваются, словно разноцветные стеклышки. В саду росли тополи и осины, Эйли часто сидела под ними на скамейке, рисуя на земле осиновой веткой разные непонятные знаки. Когда ее спрашивали, что означают эти знаки, она отвечала, что придумывает новые слова, которые могут назвать то, что не назовешь обычными словами. Корабль с раздувающимися парусами означал у нее то, что она чувствовала, отрываясь поздно вечером от окна и спускаясь с башни; она рисовала подхватываемый ветром и кружащийся в полете осиновый листок, и это у нее без слов обозначало, что она вспоминает музыку; а еще она рисовала совсем странный знак: выводила свободно линию, закругляла ее и начинала рисовать и рисовать круги, не отрывая ветки от земли, и каждый новый круг был внутри предыдущего, и она закручивала, сжимала эту спираль, пока круги наконец не сходились в одну точку. Что это означает, она не могла сказать, ведь этого не назовешь словами.

Пройдя по саду, Эйли поднималась по ступенькам и выходила на небольшую смотровую площадку на краю скалы, отгороженную от пропасти заборчиком. На площадке стояли быстрые и бесшумные качели, и Эйли качалась на них по много часов подряд, смотря бесконечно вдаль. Это было для нее самое любимое место во всем доме. Она летала назад и вперед, на ветру играли ее волосы, а впереди белые океаны облаков неподвижно и важно окутывали зеленые рассеченные горами и реками пространства, которые можно положить на ладонь, подуть слегка, и эти океаны облаков слетели бы, как пух и перья. Эйли казалось, что земля под ее качелями перестает существовать, и она летает на них, просто повиснув в воздухе, высоко над землей, зацепившись за облака. Это были волшебные качели, как и все вокруг.

Так Эйли жила на этой большой горе, в своем доме, не встречая чужих людей, она жила бы так и дальше, если бы однажды апрельским утром в их дом не пришел совсем чужой и не знакомый человек.

Это случилось совсем рано, и по всем законам и порядкам Эйли должна была еще тихо видеть сны в своей кровати, но почему-то именно в этот день она раскрыла глаза с самым восходом солнца и не смогла их закрыть. Солнце ударило ей в глаза золотым отблеском, пробившимся между стеблями цветков с подоконника, в этом луче дрожали листья и летали точки пылинок. Эйли встала и подошла к окну, чтобы как обычно взглянуть вдаль и увидеть, есть ли сегодня там туман, а если есть, то насколько он густой. И она увидела: в тот день туман был очень густой, он как белая вата лег на поля и реки, закрыв собой всю полосу горизонта и размыв границу между небом и землей. В тот день небо и земля плавно сквозь туман перетекали друг в друга, а на нижнем этаже в соседней снизу комнате слышались два голоса, негромко и осторожно ведущие беседу.