Анастасия Куликова - Несколько рифмованных мыслей

Только небо златые огни потревожат сияньем,
не уснуть им, счастливым, в мерцанье полночных бесед.
Робкий ветер, бегущий с судьбою тайком на свиданье,
за собою потянет желтеющий в шорохе след.

Облака, словно грозные башни из рыцарских сказок,
в подуставших от бега лениво плывут небесах.
Отрешилась земля от весёлых и радужных красок,
до утра успокоилась, тихо сомкнула глаза.

На рассвете, безмолвном и томном,
когда сил нет сливаться со сном,
грешный мир безнадёжно-картонный
предстаёт грязно-серым пятном.

И реальность загубленным древом
тяготит, не давая вздремнуть,
а хотелось, чтоб утро запело
и звездой озарило бы путь.

Но теснится под ложечкой нечто,
не дающее телу уснуть,
словно вечная грешная вечность
изнутри рвёт уставшую грудь.

В стыдливости одетый краску
скользил с небес полночный луч,
надев на лик страданий маску
с названьем сокровенным – грусть.

Луч серебром окрасил землю,
забился в тень, закрыв глаза,
в холодной пышной колыбели
забыл совсем про небеса.

Во сне сопит, под щеку руку,
картины вьются в голове,
быть может, видит в поле вьюгу,
а может, муравьёв в траве.

Сопит младенцем и не знает —
Рассвет давно лишился сна,
Давно уж надевает платье,
Давно бледнеет и луна.

Одиночество меря шагами,
спотыкаясь отсутствием слов,
что-то нежное, впрочем, слагаю,
чтобы, может, поведать потом.

Жажду бега в ускоренном темпе,
погружаясь в нирвану разлук,
Разрываю я кокон безверья
оплетением страждущих рук.

Уповаю и верю в спасенье,
от надежды забыться б, от бед,
но напугана бешеной трелью,
разрывается сердце в ответ…

К чужим не имела постелям пристрастья,
но жизнь в одиночестве грустью полна,
и вот расточаю и смех, и объятья,
чтоб ночью не думать: « я снова одна».

Чужим поцелуям подставлены губы,
без страсти вливаюсь в чужие уста,
сегодня послушной я буду… и глупой.
…И снова ушедшая ночь не пуста.

Чужое «прости» в опустевшей постели,
под утро исчезнет опять в никуда,
исчезнет и запах пьянящего хмеля
и щёку пометит немая слеза…

А годы проходят, они не чужие,
душа улетает туда, в небеса,
и радость, и счастье становятся злыми,
душа улетает вслед горьким слезам…

Я, наверно, смертельно устал
Грузу лет подставлять свои плечи,
Видеть злобный судьбины оскал,
Что собою мне сердце калечит,

Я устал от сомнений в душе,
От неверия в близость надежды,
От того, что теряю уже
В океане мечтаний мятежных.

Я устал разрываться навзрыд,
Замыкаться в себе, как улитка,
И испытывать бешеный стыд,
Что висит надо мною, как пытка.

Я, наверно, хочу умереть,
Тяжело быть по жизни ведь лишним,
Лучше сразу прервать круговерть
Этой в горечи правильной жизни.

Ревут трибуны, рвут мне вены,
на грани жизнь, на волоске,
усталость больно сводит члены
и меч дрожит давно в руке.

Отброшен щит теперь ненужный,
струится кровь по животу,
толпа к паденью равнодушна,
победа ей лишь по нутру.

Кружусь, потом стою на месте,
ногам споткнуться бы пора,
одна распорота до кости.
вторая пикой сражена.

Но я упорно лезу в драку,
пока теплится жизнь во мне,
уж лучше бросится в атаку,
чем извиваться на песке.

Пусть кровь струёй бежит за мною
второю тенью, но я жив
и не стою к врагам спиною,
издав прощальный в беге крик.

Вот я устал, и сил нет боле,
последний мой остался взмах,
и меч летит послушный воле,
и смерть моя горит в глазах.