А однажды вернулась пьяной,
на диване уселась с краю,
Начинала слегка жеманно.
И ревела, и хохотала.
«Я пустилась, – твердит, – по свету,
только крылья взяла и узел.
В мире много других поэтов.
И у каждого есть по музе.
У кого-то их гостьи редки,
кто-то спит с ними, как с шалавой.
Кто-то держит в железной клетке
(и таких, черт возьми, немало!).
Кто-то ловит у конкурентов,
кто-то продал на барахолке.
Кто-то выменял на агентов,
чтоб поставить себя на полки.
В мире много других поэтов,
и добрее, и много лучше.
Но с тобою атласной лентой
повязал нас навеки случай.
Мы не лучшая, знать, команда.
Но другой породнил нас фактор.
Мы воюем пером за правду:
стерва-муза и мямля-автор.
Штрих по вечности будет тонким,
но останется острым следом.
И, возможно, среди потомков
вспомнят музу с ее поэтом.
Повязали навеки души
белоснежной атласной лентой.
А не вспомнят – так им же хуже.
Мы бы стали смешной легендой».
«Привет тебе, тот, кто его никогда не прочтет…»
Привет тебе, тот, кто его никогда не прочтет.
Пишу тебе это письмо пересохшей гуашью.
Рисую в нем реки, леса, голубой небосвод,
И пашню… представь, бесконечную желтую пашню.
В ее лабиринтах высокой и высохшей ржи
Мы ищем друг друга, должно быть, шестое столетье.
Шестое столетье, где нет ни единой души.
Лишь ветер… представь, бесконечно гуляющий ветер.
Ты слышишь: мы слушаем пение крошечных птиц
И любим друг друга, забыв о прошедшем и прочем.
Ты помнишь росу на изгибах мохнатых ресниц?
А ночи… ты помнишь? Бескрайние темные ночи.
Пишу тебе, тот, кто его никогда не прочтет.
Слезами мочу поврежденные временем краски.
Рисую в нем реки, леса, голубой небосвод,
Напрасно.
Представь, совершенно, до боли
напрасно.
«И если я постарею телом…»
И если я постарею телом,
Люби меня до скончания дней.
Порой неловкой, порой несмелой.
Такой же точно. Иной – не смей.
И если я не смогу подняться,
Гуляй по паркам за нас двоих:
Снимай с цветов потускневший глянец,
Носи мне маки. Всегда носи.
Носи мне чай на цветастом блюдце,
Тверди об этих прекрасных днях.
И если я не смогу проснуться,
Навек меня сохрани во снах.
Когда морщины разрежут кожу,
Когда покроет глаза туман.
Люби нарочно, люби такой же,
Люби всецело.
И я воздам.
«Я смотрю в отраженье этих зеленых глаз…»
Я смотрю в отраженье этих зеленых глаз
И не вижу там Землю, пробки, парад машин.
Там лишь чистое небо, космос и ренессанс.
Там старинные замки смотрят на нас с вершин.
Там старинные духи пляшут под «Роллинг Стоунз»,
А потом переходят плавно на «Твист энд Шат».
Там весь мир необычный, красочный и простой.
Там легко веселиться, плакаться
и прощать.
Там есть я, разодетая в платье из тополей.
И есть он, догорающий в небе большой свечой.
И когда он себя потеряет в святом огне,
То воротится птицею феникс на плечо.
Я смотрю в отраженье этих зеленых глаз
И читаю в них целый новый волшебный мир.
Там есть чистое небо, космос и ренессанс.
И есть я,
навсегда оставшаяся лишь с ним.
«Расскажи мне о тех местах, где блуждают цветные тени…»
Расскажи мне о тех местах, где блуждают цветные тени,
Где на злате лежит дракон, охлаждая тугой живот.
Где поют королям в ночи морем свергнутые сирены,
А в чащобе лесной колдун с золотой бородой живет.
Расскажи мне о тех местах, где нет зоны вайфай.
И роуминг
Не мешает читать стихи переплатами по часам.
Расскажи мне о тех местах, что, наверно, не каждый
помнит.
Потому что, я вижу, в ночь ты все время блуждаешь там.
Там тебе открывает дверь королева в нарядном платье.
И лицо ее – не мое. А красивее в сотни раз.
И она, вопреки всему, заключает тебя в объятья.
На лопатке блестит луна…
И, наверно, уж в сотый раз
Ты лежишь на моем плече и спокойно и ровно дышишь.
В тесной комнате три на пять в свете люминесцентных
ламп.
А в твоей голове ветра воют марши в траве камышной.
Королева и светлый двор. И меня не бывает там.
Читать дальше