Сергей Ланцета - Чёрная Вода

Ветер мой, куда несёшь ты эти бесконечные ледяные жизни? В чём резкая игра твоих порывов? Не дотянуться до этого великолепного замысла, которому судьба растаять, но лишь одного стремления к метели свободы хватит на всю беспокойность сердец, ждущих неизбежность весны. Я парю. Реки слёз застывают, лишь слышен чарующий звон хрусталя утренних луж да потрескивает под ногами память. И уже не отличить – грозди багряной рябины свисают с худых ветвей или сердце моё. Мир сворачивается кошачьим уютом клубка, погружаясь на самую глубину этого огромного белого сна. Сна…

Утро разбудило меня тишиной после сна, в котором кто-то вывернул volume до отказа. Стоило только глазам впустить свет внутрь шатра, как пришло первое озарение. Оно несло в себе абстрактный характер пробуждения и ясности. Беззвучная молния света, трещина в мыслях.

Второе озарение пришло на фоне первого, почти сразу же, и было похоже на него, но уже не такое резкое, а чуть смазанное, будто уловка на почве устойчивого сомнения в схожести с первым.

Третье запоздало, но извинилось сполна, осыпав градом дробящегося на хрустальные колокольчики льда, а потом стихло, оставив лишь ожидание.

Я взглянул на поле, будто ещё во сне. Всё кутал звенящий мороз, и блеск под ногами дарил эйфорию бензиновых красок.

Что-то должно было вот-вот случиться. И вдруг оно случилось. Я обернулся в сторону леса и увидел плавно парящую в высоте птицу. Просто непостижимым образом она исчезла из виду, а затем появилась с другой стороны и полетела по крутой изящной линии вдоль земли, едва ли не касаясь макушек елей. Я хотел было издать звук, но дыхание перехватило. Я будто упал на месте, и вдруг что-то дёрнуло меня как парашют, и я замедлился. Я понял, что пикирую.

Мои крылья сливались с ветром в контрастную, но слаженную игру.

Неожиданно из-за горизонта, усиливая блеск до невероятной силы, показалось солнце. Вся усталость нового дня обнажилась неприлично. Солнце манило, шептало, обещало вечную силу. Я со скрежетом ринулся прямо в зарево.

Едва я почувствовал жар, как подумал, что, может быть, всё-таки зря доверился солнцу?

Меня толкнули в плечи.

– Эй, пошли. Мало ли ещё сколько птиц будет?

Солнце стало похоже на гаснущий светодиод, а я пытался сообразить, откуда столько тяжести в ногах.

Но каким бы полным и искренним не было моё отчаяние, благодарность за возможность носить чёрные очки меня качала на тёплых волнах морозного кайфа.

Спустя несколько земных лет путешествия мы обнаружили уголок космоса потрясающей красоты. Все единогласно назвали его раем. Первой реакцией на контакт с внеземной цивилизацией была эйфория, за которую мы дорого поплатились впоследствии. Мы посещали райские планеты одну за одной и не замечали, как всё меньше и меньше походим на людей. Мы учились у бестелесных существ, населявших планеты, потрясающим вещам, совершенно позабыв про своё физическое существование, и сильно ослабли за время пребывания в этом странном звёздном скоплении. Впрочем, никто из нас так ни разу и не пожалел о посещении рая, таким он был замечательным. Любой из экипажа бы с радостью умер там, но мы захотели большего.

Когда я думаю о жизни, я вижу глубокое море, в котором круги на воде соревнуются друг с другом в размере. Между ними образуются ромбы смертей, тоже соревнующиеся в размерах. Я – рябь воды, то плавно расширяющаяся, то сталкивающаяся сама с собой. Я – шум.

Наступает вечер, тишина растёт, гаснут волны дня, шипящие, гудящие, звенящие со всех сторон, дробящие взрывы электричества пылью оседают на бетонных стенах, застревают в батареях и теряются в глубоком сне. Вянет время.

Зреют лепестки света утром, сквозь туманное, стянутое морозом поле. Свежесть, вдох ярче жизни. Стоя на высоте, смотреть краски, размытые по дали, холодными руками держать секунды, как тающий кляксой лёд. Зовёт лес, манит тропа, кусты нашёптывают боковому зрению в уши о камышах в канаве, о жующих снег ботинках. Стучит в сердце дерева дятел. Мост.

Вихри думок завивают облака, в центр купола тянутся щупальца медуз – макушки елей – превращая лучи солнца в бесконечную паутину, запутанную в ветвях, стволах, листьях и иглах. Режет на отрывки память птица острым пением.

Иду, оставляя следы обратного пути.