Олег Юрьев - Стихи и хоры последнего времени

лети быстрее облаков
взв/битым снегом снизу ползущих
трещи вострее каблуков
вб/пивающихся в ночи битум
лежи кружнее кривизны
во мгле парящей но мглы не слушающейся
и голубее голубизны
под нею дышащей за нею рушащейся

прощай голубушка-земля
всё полстолетье мы были в ссоре
твои туманные поля —
морозец соли на пистолете
чей черный угол с алмазным курком
нынче не стрéльнет так завтра выпалит
и помесь голубя с хорьком
тебя с фанерки – лобзая – выпилит

Я из комнатки тмы не вынесу,
выду сам по кружным полосáм,
по луны треугольному вырезу,
по часам, их усам, по лесам,
по тугим небесам в дутых колбочках,
что зеленым огнем темны,
по истóченному на óблачках
треугольному лезвью луны —

В чугунных Миргородах мы умрем,
Где вьется Вий, а может, кто и хуже,
Где ветер вертится угрем
В остроугольно-вертикальной луже,
Где в реках прыгает карась,
Пуляя в глаз зверообразной белке,
И та улыбка, что была вчерась,
Расходится слюнями по тарелке.

Прощай, прощай – прощай, червовый свет,
Прощай, зима над червоточным садом,
Тебя уж нет, меня почти уж нет,
Как солнца, что стекает по фасадам
Дворцов зелено-желтых и с коней,
Взметнувшихся над бездной.
Судьба нам умирать еще смешней,
Еще печальнее, чем над рекой железной.

скорые сверкнули стекла
на мосту или где-то около

у ветлы коза помекала
звездная лузга померкла

съехала из круга водна
но вот уже и снова вот она

вот уже и снова вот она
и к сердцу подступает: вот на

хотя почти уже затухла
ан нет огнями во тму затукала

и время бедное затикало
и сердце медное затихло

– Здравствуй, снег, бессонный цы́ган,
Погоди, не каменей!
Кем твой уголь-чуб обцыкан?
Где побросил ты коней?

– В поле я оставил кóней
Пообчухаться слегка,
Опоганены погоней
Их стеклянные бока,

Заворочены под пузы
Их зеленые хвосты,
А под ними спят, кургузы,
Цыганенки темноты.

Я, цыгáн, пополз по лугу,
Острый сверк из сапога —
Ты́ украл мою подругу,
Нахаркáл в мои снега.

Больно я тебя зарежу,
Кровь дурную отворю!..
– Цы́ган, цы́ган, в мглу заезжу
Плюнул я, а не в твою!

Цы́ган, цы́ган, снег стеклянный,
Ты растаял в свете дня,
Черный блеском штык трехгранный
Под лопаткой у меня.

Где русский шопот шелестел,
Где плыл – в полýмраке кружася – крин,
Где скалы финские, где Крым,
кристальный шар, Где воздух шел из тел
на топчанах – Топтучий газ сырой,
Где всякий путник – спутник и герой! —
Гори, гора, мори моря
Янтарным ядом января!

Я пью за русские огни,
За сладость роз туберкулезных,
За эти выхарканы дни
В прозрачных шариках морозных,
Сползающих в жерло, как виноград в давильню.
За Корсунь русскую и за жидовску Вильну!
За Океан, где каплют якоря
Янтарным ядом января!

Я пью за храм колхидского колхоза,
Где хмуро пышет Дева-Роза!
За белой Балтики скалы́!
Байкала алые валы!
Оставьте, это спор славян с собой…
Я пью за шопот, за прибой, —
За крин кружащий, за дрожащу тварь,
За яд янтарный, за январь!

– Ни в русский, ни в еврейский ад
Меня не пустят, брат,

Я буду там, где ничего
И нету никого —

В немецком мглиняном раю,
У ночи на краю,

Где в линзах вздымленных огни
И светятся одни —

Из мглы моргают, из глины маячат…
…Но все же пусть она не плачет.

Бедный шарик, бедный пьяный шарик
С черной речью, бьющей из пупа,
Кто в твоих теперь карманах шарит?
Никого. Так стала ночь скупа.

Ты теперь не бедный и не шарик,
Ты летящий левый крайний бог…
Кто теперь докурит твой чинарик?
Никого. Но и никто не плох.