Как гром, ночной аэродром.
Повзводно, ротно, батальонно
Построен в небе голубом
Десантный полк краснознаменный.
Там в небе самолетов след,
Как резкий свет кинжальных лезвий,
Дымок дешевых сигарет
И запах ваксы меж созвездий.
Пехота пó небу идет,
Пехота в облаках как дóма.
О, знобкий холодок высот,
Щемящий,
Издавна знакомый.
По тем болотам подо Мгой,
Где мы по грудь в грязи тонули
И поднимались над кугой
На уровне летящей пули.
Смотрю, как мерзлую лозу
Пригнул к земле железный ветер,
Стою и слушаю грозу,
Как будто первый раз заметил,
Что подвиг, как бы он высок,
Как ни был бы красив, — работа.
И пахнет кирзою сапог,
И звездами, и солью пота…
1963
«Я давно увидел в первый раз…»
Я давно увидел в первый раз,
Как оно меня не ослепило,
Чудо женское зеленых глаз,
Где, когда, не помню, это было…
Два дождя качаются в зрачках,
Две реки, два леса, две дороги.
Неба два в лучах и облаках,
Радуг двух слепящие чертоги.
С той поры прошла землей война.
Государства в пепел рассыпались.
Годы отгорели в дым до дна.
Жизнь прошла, а вот они остались…
Я ее забыл. Я постарел.
Женщина моя со мною рядом
Средь своих забот, хлопот и дел
Взглянет вдруг каким-то странным
взглядом…
Два дождя стоят в ее зрачках.
Две реки, два леса, две дороги,
Неба два в лучах и облаках,
Радуг двух слепящие чертоги.
1963
Две крутых соболинки
Над рекой-синевой.
С торжеством и грустинкой
Низкий голос грудной.
Темным вишеньем спелым
Тронут маленький рот.
Золотых, загорелых
Плеч покатый полет.
Словно вверх по ступеням,
На тропе полевой
С ней летит по коленям
Синий ситец волной.
И встает и не сводит
Глаз при встрече народ, —
Словно юность проходит,
Словно счастье идет.
1963
Мы редко с ним теперь встречаемся, —
У каждого свои дела.
Но все ж встречаемся, случается,
Вдвоем садимся у стола.
Не по желанью — по традиции,
Как на Руси заведено,
Мы балуемся не водицею
Дистиллированною. Но…
Как только «чтó» да «как» кончаются,
Отодвигается хрусталь —
И раздвигается, что чается,
Что видится, — и глубь и даль.
Он трет виски, он наклоняется
И курит, курит без конца.
И тень, и свет, летя, сменяются
На резких линиях лица.
И край, в котором уместиться бы
Могло с полдюжины держав
С их европейскими столицами,
Определяется вдруг, став
Тем настоящим, главным, истинным:
И как живешь и как дела, —
С чем исповедуются искренне,
Ни боли не тая, ни зла.
Над чем задумываясь, пробуют
Себя, других и жизнь понять
По счету по большому, строгому,
Где не на кого зря пенять.
А надо встретиться с причинами
Того, что плохо, что не так…
Шумят поля, горит рябинами
И подступает к сердцу тракт.
Раскинулась в дождях и радугах
Провинция лесов и рек,
Печаля, сокрушая, радуя,
Как личная судьба, — навек.
Ах, эти встречи с другом досветла!
Гора окурков. Поздний час,
Наговоришься вроде досыта,
А ляжешь — не смыкаешь глаз.
1963
Моей деревни больше нету.
Она жила без счета лет,
Как луг, как небо, бор и ветер, —
Теперь ее на свете нет.
Она дышала теплым хлебом,
Позванивая погромком,
К ней на рогах коровы небо
Несли неспешно людям в дом.
Плывут над ней, взрывая воды,
Не зная, что она была,
Белы, как солнце, теплоходы,
Планеты стали и стекла.
И дела нет на них, пожалуй,
Уж ни одной душе живой,
Что здесь жила, пахала, жала
Деревня русская век свой.
Детей растила, ликовала,
Плясала, плакала, пила,
С зарей ложилась и вставала,
Гремя в свои колокола
Стогов, домов, хлевов, овинов
В богатый год и в недород.
В чем невиновна, в чем повинна,
Теперь никто не разберет.
Я до сих пор твой сын, деревня,
Но есть еще двадцатый век, —
Вывертывает он коренья
И прерывает русла рек.
Что сделал он, то сам я сделал,
Никто другой того не мог, —
И этот лайнер снежно-белый,
И всплывший дедовский пенек.
И я пройду по дну всю пойму,
Как под водой ни тяжело.
Я все потопленное помню.
Я слышу звон колоколов.
Читать дальше