Лана Планова - flashmob. Стихи

Метались тени от ветвей,
и ветер превратился в шквал,
и мир напуганных теней
мой жуткий мир напоминал.
С остервенелой непогодой
сражаясь до изнеможенья,
всю силу, данную природой,
вложив тогда в сопротивленье,
ствол, ухнув, рухнул – жуткий звук, —
и ветви, будто сухожилья
из ампутированных рук,
к теням тянулись от бессилья.
Был корень вывернут и сломан,
крестом могильным, нем, торчал,
и злой вороний тошный гомон,
как вечное «Аминь» звучал.
Но по весне из бурелома
росток пробился нежным цветом
и, душу выведя из комы,
наполнил мир небесным светом.

Неграциозно, некрасиво
дойдя до края негатива,
назначив кромке роль трамплина,
взлетела, выбравшись из сплина.
И фибрами познав суть «свыше»,
я сострадаю серой мыши
(я ей была всю жизнь ебучую,
пока из серой мелкой твари,
как у Пелевина в EMPIRE`e,
не превратилась в мышь летучую).
Теперь мой мир гораздо выше,
чем мир чуланной серой мыши…
Лечу и думаю: «Хуясе!
Я – мышь в верховной ипостаси!!!»

Я —
проигравшая
все войны,
довольствующаяся
отстойным,
потворствующая
бездарности,
отказавшаяся
от элитарности
(потому как она – миф моей нации) —
присутствую на коронации
титулуемой в номинации
«Мисс Негатив».
Вокруг папарацци и
селебрити
(мать их ети),
гламурные сучки…
Затем – аперитив
в ресторации.
– Как вы дошли до ручки?»
– Как? Жила-была,
Шла-шла
и дошла.
Искала смыслы,
умные мысли
и, как все странные люди,
мечтала о чуде,
а его навигатор
не ведет ко мне,
то есть в тупик,
и мой немой крик
не засек ни один пеленгатор
из вне»…
DJ поставил Jamiroguai.
Потом – Марли.
Тот пел: «No woman, no cry»…
Не успокаивай,
darling.
Знаешь, дрэдастый,
я из касты
тех, кого победили.
Сбитым, нам, место в утиле…
Мы – проигравшие все войны,
довольствующиеся отстойным…
И в этом самом отстое
оставьте меня в покое.

«Соль – соль – соль – ми» изо всех сил,
и Людвиг меня спросил:
«А где б ты хотела
обрести равновесие тела
и души?“ „В Пасси.
или, хотя б, в Масси.
Или в другой части Парижа…
С какой целью спросил, парниша?
Я обречена жить там,
где каждый по-своему хам,
где срач и пьяные в хлам.
В Калашный ряд да нам…»
Тут он отвлек меня фугой
си – бемоль, назвал подругой,
сказал: «Убери-ка пальчик с курка.
Прошу, не валяй дурака.
Не спорю, жизнь твоя нелегка.
Но это – не выход“. „А как,
Людвиг ван, жить дальше,
когда по уши в фальши,
не вписываешься ни в одну
из матриц, идешь ко дну?
Убери руки, а то пну!
Отдай парабеллум! Ну!!!»
Опять клавесин заскемил
судьбоносное «соль – соль – соль – ми».
Людвиг робко: «Когда – то
с благословенья аббата
я написал сонату»…
Перебила: «Лунную? Аппассионату?»
«Нет. Лучшую. Это премьера,
поскольку (в мой век герры,
равно как люд простой,
не доросли до нее головой)
она умерла со мной.
Давай-ка слушать с тобой»…
Зазвучало. Душа, скукоженная до микрон,
встрепенулась, как эмбрион,
разверзлась во все измерения
под властью глухого гения…
Было подобно чуду.
«Ладно, Людвиг, стреляться не буду».

Моя аура – моток колючей проволоки.
Хочешь – не хочешь, ее волоки,
искореженную, какую не вывезут грузовики…
Нарисую ее в 3D…
Поправляя бретель и годэ,
под «Love is Found» Шаде:
«Как там насчет конца света?»
Он, хлебнув каркаде:
«Нострадамус? Неубедительно это…
Теория Майя небезупречна…»
«Как так – небезупречна?..»
Он (весьма бессердечно):
«Даже если по Майя развязка сюжета,
то тебе не свезет опять,
и ты будешь жить вечно».
«Твою мать!»

Теребя короткое платюшко:
«Окрестите меня, батюшка!
Покажите, отче, дорогу,
по которой приходят к Богу.
Верила в любовь с самых ранних лет,
а любви давно в этом мире нет.
После, в дружбе вкрай разуверясь,
я искала смысл там, где ересь.
И в талант свой было поверила,
да вот сил души не измерила.
А талант у слабых нежилец, увы.
И надеждой мне только Бог да Вы.
Окрестите меня, батюшка.
Жизнь в безверии, как сожженный стих.
Окрестите меня, батюшка.
Бог – последняя из всех вер моих».

Ты мне читал стихи Бодлера,
и опиум, воспетый им,
меня бы так не опьянил,
как голос твой, твоя манера,
пуская сигаретный дым,
читать порочного Бодлера.
Был каждый слог – сомнений эра,
и отречение, и вера,
и вожделений караваны,
и мускус, и табак Гаваны…
Абсент глушили до химер.
Во всем был виноват Бодлер.