Дмитрий Манылов - Танцевать пасодобль. Сборник стихов

У трубача будет, конечно, несварение.

Его опять губит борьба за озарение.

Пусть вылезет ангина, но все что нужно цело,

и банда играет. До прочих нет дела.

До прочих нет дела – до свадьбы заживет.

Трубач надел смокинг и на трубу блестки -

выходит Скрипка замуж, но у нее железки.

Опять весна в парке: домой спешат люди,

а банда играет, и всю округу будит.

Не плачьте ночью,

ночью нужно спать,

или любить,

или играть…

Фантазия моя, 1991 г.

Моя жизнь, моя смерть.

Этот «рад», этот «ай».

Уходи от меня -

улетай.

Нет прохода от нового слова,

и никуда от него не денешься.

Оно разрушает все устои

и разрешает все заблуждения.

Кофе, чай и другие

предметы потребления

хороши тем, что создают

творческое настроение.

Моя жизнь, моя смерть.

Этот «рад», этот «ай».

Уходи от меня -

улетай.

Клубный сын

(Я часто вспоминаю один ночной клуб в Ижевске, где в помещениях бомбоубежища была воссоздана городская улица: скамейки, телефонная будка, витрины заведений. Никогда не был диджеем и не очень люблю ночную жизнь, но могу себе представить. Текст придуман в 2007-2009 годах).

Клубный сын и дочь Луны

только днем смотрят сны.

Только днем,

когда шум машин.

Только в нем –

только в нем их камыши.

Прошуршат

возле спящих тел,

и будет много-много -

много-много разных дел.

Он поёт – ночи напролет

про неё, как она живет.

И о том, как по их следам

входит в дом солнечный жандарм:

он ворчит, он немного пьян,

и хорош, словно Д Артаньян.

Это сон, судя по всему,

но нельзя доверять ему.

Он к тебе

на кровать присел,

а завтра много-много -

много-много разных дел.

Видишь сон, солнце за окном,

и во сне верится с трудом

в то, что ночь выпита до дна.

В то, что спят

стробоскоп и хрустальный шар Луна.

В то что есть музыке предел

И в то, что много-много -

много-много разных дел.

Дым

(Текст 2005 года о метафизическом Ижевске).

Здесь нет неведомых дорожек,

и нет проторенных путей.

И сделаны дома, похоже,

здесь лишь из окон и дверей.

Там так внезапно возникали

из телефонов голоса.

И ручки белые писали

зеленым цветом адреса.

Здесь полисмен, упросивший лошадь

Свернуть, был очень хорошим.

Он мог танцевать за двоих,

и обходится без левой ноги.

Здесь осень в лавке поэта

превращается в лето.

И дамы средней руки,

купившие хлеб, в стихи.

Город мой любимый

– сон наяву.

В нем я живу

ночью и днем.

Это не вальс

и не чарльстон

Это лишь дым -

Дым в унисон

с огнем.

Мой сон,

я в нем.

Хочу стареть как город

(Тоже про Ижевск, но уже 2009 год – это жизнь с пониманием, что где-то здесь невдалеке опять поселилась Настя.)

Я хочу стареть как город,

чтоб стоять воспоминанью

рядом с новым впечатленьем-

в трех трамвайных остановках.

Я хочу стоять как город

в одном городе с тобою,

чтобы было нам уютно

и не скучно на районе,

где мы все произрастали

как цветочки на балконе.

Я хочу лететь трамваем,

и на улице, знакомой

как часов моих стекляшка,

обнаружить перемены.

Очень разные же люди -

большинство моих знакомых.

К счастью, это не мешает

нам ходить одной дорогой.

Где мы все произрастали

и учились понемногу.

Желтый абажур на кухне,

а напротив все в неоне.

За углом фотограф старый

тихо светит красной лампой.

Потому все так сверкает

столь различными огнями,

как изменчивый стог сена

под внимательною кистью.

И мы все произрастаем

В этом ареале жизни.

Поводит носом метроном, 2000 г.

Поводит носом метроном -

не хочется грустить.

Затылок чешет агроном.

Невесело свистит.

Ворон испуганных галдеж

похож на взрыв секунд,

скопившихся, пока ты ждешь

удачную строку.

Чтоб вечером плести вокруг

учительницы сеть.

Ты будешь песни петь, мой друг,

а агроном – свистеть.

Пульс времени звучит для вас,

ваш метроном не врет.

Не нужно знать который час,

но нужно слышать ход.

Рыбы в море говорят, 1996 г.

Рыбы в море говорят

на каспийском, например, языке.

А я очень был бы рад

эту речь носить с собой в бурдюке.

И отхлебывать всю жизнь из него.

А по-русски говорить для чего?

Чтоб по-русски песни петь на дому,

а потом от них балдеть самому.

Обнаружив, что давно денег нет,