Иван Коновалов - Возгонка духа. Сборник

на красное – таинственно, но зримо.

Пехота! О, ей сладко бить врага,

и этим мёдом брякнут винно лозы,

готовые исторгнуться в рога

пирующих богов. В хвосте обоза

пыхтя бензином панцирно ползут

комбаины весёлой, красной жатвы,

над ними растекается мазут

беззвёздной ночи, тьмы свисают патлы;

идут войска, и держат клином строй

поднявшись в небо боевые птицы,

и солнце чёрное встаёт второй зарёй,

и не даёт проснуться или сбиться.

Трусливым псам Сената недосуг

кусать солёную от пота с кровью руку

перед войсками томно дышит юг,

а гальский север вынесет разлуку.

Институт

Расформированного института

брошенный корпус похож на межзвёздный

транспортник, снятый с маршрута.

Он нависает угрюмо и грозно

над прячущейся за деревьями, низкорослой

типовой застройкой человеческого жилья,

над кафе, устроенными для уюта.

Доминанта квартала – улей мёртвого института,

добыча юристов, падальщиков и жулья.

Он спускался с небе, опираясь о столп огня.

Старики ещё помнят это, но в старости память смутна.

Расширитель вселенной – корпус нового института

опускался, полнеба дочерно заслоня;

а земля, затаив дыханье, ждала минуты

утверждения веса межзвёздного института

там, где лет пятьдесят тому мужик понукал коня.

Мёртвый бумажный дом. Остатки цветов иссхохших.

Сумрачен институт, и сгустки будущего в нём

сбиваются по углам в смолянисто-густую толщу:

так и выглядит будущее, брошенное в прошлом.

Здесь жизнь протекала обычною чехардой:

студенточка-практикантка в отделе кадров

выпрашивала у начальницы выходной,

и будь она кошкой, то хвост её был бы задран.

В курилке от дыма было не продохнуть,

младший научный состав весь день пробавлялся чаем,

но институт пролагал межпланетный, межзвёздный путь

солнечными батареями чуть качая.

Перегорали лампы, текла вода,

зимой забивали щели оконниц ватой,

коротила проводка, оборванные провода

шипели ужами двухсот-двадцами-двух ватно.

Не с кем было оставить детей, так вели сюда,

дети тайно бродили по сумрачным коридорам,

гендиректор с очками, слоистыми как слюда

мохноброво глядел удивлённо-немым кондором

и кивал головой на слова суетящегося членкора.

Не работал никто, но контора жила сама.

Через щели, забитые ватой, сквозило время.

За немытым окном кисельно густел туман,

извивались в горшках толстолиственные растенья

и мохнато росли, питаясь не столько тем,

чем положено – то есть, водой и лучами, – сколько

общаньями будущего, свисающими со стен.

И росли на такой диете довольно бойко.

Уходили в архив отчёт, копилась пыль

(я напомню забывшим, что пыль была межпланетной)

Институт – многотомный траспортник – сонно плыл

сквозь пространство как по пустыне – ковчег завета.

И качался походкой несущих его людей.

Послы

I

Дрёма и сон – не одно и то же:

сумрачный лес, наводящий ужас,

старый колдун с обугленной веткой,

скачущий в дыме; слеза по коже

сморщенной хуже гриба, и стужа,

слышная в каждом порыве ветра.

Полупроснувшийся, полууснувший,

мыслящий медленно, длинно, вязко,

сбитый в колтун, обнищавший разум:

щёлкни на плёнку такие души —

кадр, подёрнут рябою ряской,

будто отказывает безотказный

душеснимательный аппарат.

На языческой Каме, дремучей Каме

московский писарь, какой бы ни был

(плюгавый мужик с худыми руками,

плешью на темени, носом сбитым)

всё равно свидетельствует собою

весь свет пробуждения христианский.

II

На обочине, среди мусора пианино брошено.

Лак растрескался, зубы выбиты, зубы-клавиши, жилы скручены,

струны лопнули. Было целое – разве было хорошее?

Гроб со струнами, с молоточками. А играл ли кто? Необучены.

Может, тётка в давнишней юности

развлекала соседей гаммами;

из гостей кто-то спьяну сунулся

и исполнил романс чувствительный, называя всех женщин дамами,

(представлял себя офицером

с эполетами и усами)…

Нет, когда оно было целым,

оно было таким же самым.

Но среди бытового мусора,

перед самой последней смертью,

означает собою музыку —

все симфонии и концерты.

III

Так посланник большой державы

где-нибудь на далёком острове

проклинает дикарские нравы,

напивается пьяным в доску и

означает, валяясь в луже

все военно-морские силы

дым от пороха, звон оружия